01-11-05
Евгению Марчелли 48 лет, он поставил более 60 спектаклей. Но театральные критики в своих рецензиях до сих пор называют его молодым и начинающим. Наверное, потому что только молодой человек может быть в нашем представлении режиссером-хулиганом. А Евгений Марчелли именно такой режиссер. В спектакле по пьесе М. Горького "Дачники" Омского драматического театра, показанном в минувшие выходные на фестивале "Золотая маска" в Челябинске и Магнитогорске, перед зрителем развернулось шокирующее по степени своей откровенности действо. В то же время горьковские персонажи предстали настолько сочными и узнаваемыми, что нельзя было не простить театру его дерзкой выходки. И публика простила, наградив актеров и режиссера продолжительной овацией.
- Евгений, как приняли ваш спектакль в Омске?
- Омский зритель очень консервативен. Он до сих пор ходит в театр в вечерних туалетах. Конечно, публика была в шоке, но не решилась слишком бурно выражать свое недовольство. На "Золотой маске" в Москве был специфический, театральный зритель. И эмоции просто обрушились на нас водопадом: "Это ужасно, это оскорбление интеллигенции!" Я "получил" самое большое удовольствие именно от московского восприятия. Это ведь спектакль-провокация.
- То есть он рассчитан на такую реакцию?
- Мы ни на что не рассчитывали. Мы хотели сделать живой театр. С болью, с нежностью. Иногда получается ирония. Но это мы не над кем-то, а над собой.
- Вы были на нескольких репетициях у Джорджо Стреллера. Что вынесли оттуда?
- Очень любопытное сочетание несочетаемого. Скажем, русский театр - это всегда проблема, грусть, тоска. Итальянский - радость, веселье, несмотря ни на какие кажущиеся трагедии.
- Какой театр вам ближе?
- Я вообще не люблю театр. Не люблю бутафории, декораций, грима. Я не люблю неправдашний театр, который выступает в роли учителя и должен научить меня, как надо жить. Неужели вы считаете меня абсолютным идиотом, когда втюхиваете мне, сидящему в зале, какие-то простые человеческие истины?
Я люблю живой, провокационный, энергетический театр. Мне всегда хочется, чтобы он производил сильное эмоциональное впечатление. Чтобы ни в коем случае не возникло вопроса "Зачем мы живем?" или разговоров о смысле жизни.
- А какие пьесы вам близки?
- Чехов и Шекспир - два моих любимых драматурга. Эти авторы дают возможность огромного количества вариаций и мотивировок. Никогда не можешь постичь до конца, что такое Чехов. А Шекспир - это совершенно другой театр, примитивный, театр открытых страстей и остро заверченных сюжетов. У Чехова нет сюжета, у Шекспира он есть. У Чехова нет ничего, кроме гения, а у Шекспира есть все, кроме гения.
- Вы 20 лет проработали в Тильзит-театре города Советска Калининградской области. Накладывает ли зона анклава отпечаток на творчество?
- Это особенный мир. Город маленький - 40 с небольшим тысяч жителей, нет общественного транспорта, после 20.00 отключают электричество. Такое ощущение, что мы живем оторванными вообще ото всего. У нас есть театр и нет зрителя. Поэтому мы формально существуем в ситуации "искусство ради искусства". Мы там занимаемся давно и долго разного рода лабораторией театра - ни для кого, для себя.
- Зрители не ходят, им неинтересно?
- Они приходят на первые две премьеры. А дальше мы ищем, как компенсировать их отсутствие в зале, чтобы оно не мешало работе театра. Например, закрываем все сиденья, кроме двух, на которые пришел зритель. И у этих двух возникает ощущение, что зал полный. А спектакли идут и год, и два, и три. Эта абсолютная оторванность от страны, от жизни, от города дает потрясающий эффект безответственности. Мне кажется, нет ничего лучше, если ты серьезно занимаешься искусством. Областной центр, Калининград, находится в 100 километрах. Власти не приезжают. Никогда. И никогда не спрашивают, чем мы занимаемся. Сейчас я работаю на два театра - омский и советский. Последний неизбежно закроется - это вопрос времени. Тогда я перевезу актеров в Омск, чтобы они не остались без работы.
- Как вы относитесь к "Золотой маске"?
- Мне она кажется не очень честной. Я всегда могу сказать, кто из претендентов ее получит, и еще ни разу не ошибался.
- Вы строите прогнозы с точки зрения профессиональной оценки коллег?
- Нет, это совсем другая история. Есть какое-то жюри, куда входят актеры, художники, режиссеры, полутеатроведы. Что они решают - не в этом дело. Мне кажется, само участие в "Золотой маске" имеет огромный смысл. Экспертный состав национальной премии, отбирающий спектакли, - высочайшего уровня профессионалы.
- Вас волнуют бесконечные споры о театре: одни утверждают, что он погибает, другие говорят, что с ним ничего не произойдет?
- Мне все же кажется, что театр - искусство умирающее. Можно попытаться продлить его агонию. Или жизнь. Тот театр, которым мы привыкли заниматься, русский психологический театр - вот он умирает. Сам себя изживает плюс внешние условия. Если будет театральная реформа, она поставит точку над этим делом. Может быть, и хорошо, чтобы традиционный театр уже умер, потому что в своем среднем виде он очень непотребный. Артистам кажется, что они сеют доброе, разумное, вечное, они с пафосом и долей нерва об этом говорят, а на самом деле это все такое махровое, жуткое, страшное. Мне в зале всегда сидеть стыдно. Я редко испытываю радость от встречи с театром.
- Те же самые ощущения возникают и на спектаклях столичных режиссеров?
- Тем более. Есть совсем модные режиссеры, они нашли зоны, куда не ступала нога разумного человека. Допустим, Кирилл Серебреников и Нина Чусова. Вот у нее спектакль "Вий" (в воскресенье он был показан в Челябинске, сегодня спектакль идет в Магнитогорске. - О.Г.) - это самое лучшее, то, что внушает надежду. Но так бывает редко. В основном идет либо стеб надо всем, либо голый поиск формы, который сам по себе, конечно, любопытен, но это зона короткая, она не может быть бесконечной.
- А у вас что?
- Пытаюсь сохранить содержание. Но придав ему острую форму и в некоторой степени стеб.
- Как вас приняла омская труппа?
- Омский театр тем и хорош, что там за последние годы долго не было главного режиссера. Они имеют возможность приглашать лучших режиссеров, поэтому артисты очень натренированы. Они легко принимают любой режиссерский язык и каким-то образом удивительно защищены.
- Чем вы объясняете то, что сегодня зритель снова активно ходит в театр? В Москве на спектакли не достать билеты.
- Это просто мода. Ходят "мерседесовские" ребята к Райкину, когда у него ставит Стуруа и на весь мир объявлено, что это самый богатый спектакль. Естественно, там лимузины, меха, бриллианты. К театру это не имеет никакого отношения.
- Вы ставили спектакли в театре Вахтангова.
- Даже говорить об этом не хочу. Трудные ощущения очень. Когда театр слишком долгое время живет без режиссера, он попадает в руки к артистам. И начинается актерская вольница. Режиссер становится нужен для того, чтобы обслужить амбиции артистов. Таких театров очень много, и они самые именитые. Но для меня это уже не театры.
- Вы сами были в прошлом артистом. Вам это не мешало, когда вы стали режиссером?
- Я никогда не был монстром-режиссером. Будучи артистом, я сразу понял, что хочу стать режиссером не начальником, а коллегой. С артистами я дружу. Первым делом предложил общаться на "ты". Год прошел, тогда начали называть. Мы коллеги, мы сотрудничаем, мы вместе пытаемся создать некую фантастическую реальность.
- Омская критика вас поддерживает?
- Да что вы! Сказали, что омский театр переживал разные времена, но такого не было никогда.
- Но в театре вы по-прежнему востребованы.
- Театр - очень жесткий организм. Два года я работаю в качестве главного режиссера и пока я не поставлю плохого спектакля, в театре меня будут любить и уважать. Как только поставлю - меня сразу вынесет.
- Вы завидуете кому-нибудь из своих коллег?
- Очень завидую. Когда вижу, что кто-то нашел что-то интересное, думаю: почему я такой бесталанный! Когда я вижу, как Някрошюс придумал в "Гамлете" хрустальную люстру, сделанную из льдинок, на люстре горят свечи, лед начинает плавиться и капать, я думаю: "Разве я когда-нибудь в жизни мог бы придумать такое?"
Олеся ГОРЮК
Евгений МАРЧЕЛЛИ родился в семье итальянских коммунистов, нашедших политическое убежище в Советском Союзе. Его дед был сподвижником Пальмиро Тольятти. Отец Джозеф Марчелли был арестован и провел часть жизни в лагерях, после чего был сослан в столицу Киргизии Фрунзе (ныне Бишкек). Театром Евгений заболел с детства, прошел путь от техника-осветителя до главного режиссера. За его плечами - актерское отделение Ярославского театрального училища и режиссерское отделение Щукинского училища. В 1985 году приехал в город Советск Калининградской области ставить дипломный спектакль и работает там до сих пор. С 2003 года является главным режиссером Омского академического драматического театра. Первый же спектакль, поставленный им на омской сцене, был номинирован на "Золотую маску".