03-04-04
По зову крови
В Кусинский интернат для детей-инвалидов Ляйсан Зиннатуллина (на русский манер - Алиса) поступила, когда ей было четыре года. Говорит, помнит коричневую машину скорой помощи, в которой ее везли из Уфимского дома малютки. Помнит, что долго сидела в вестибюле интерната в коляске, что шапочка на ней была смешная. Потом пришли какие-то люди и понесли ее по длинным коридорам в новую непонятную жизнь:
В интернате Алиса провела 14 лет. Рожденная без рук, обучилась грамоте, приобщилась к спорту, полюбила рукоделие и художественное творчество. С удовольствием рисует, лепит, вышивает. Нитку в иголку вставляет без посторонней помощи. А два года назад научилась почти профессионально шить постельные принадлежности. Строчки, которые она делает ногами, неотличимы от тех, которые ее сверстники делают вручную. Вообще своими маленькими ногами Алиса владеет виртуозно. Естественным жестом поправляет упавшую на лицо прядь волос, отгоняет надоедливого комара, стрижет челку, чтобы не тратиться на парикмахерскую. Она очень рачительная и бережливая: все годы пребывания в интернате практически не снимала со сберкнижки пенсию, которая полагалась ей как сироте, туда же складывала деньги, которые удавалось заработать участием в спортивных соревнованиях.
Серия публикаций в "Челябинском рабочем" о жизни девочки без рук сделала ее известным в области человеком. Ей адресовали письма со словами поддержки, присылали посылки, приглашали в гости. Чтобы по истечении совершеннолетия девочка не попала в дом престарелых, где обычно заканчивают жизнь такие парии, как она, по призыву нашей газеты люди всем миром собрали для нее деньги и купили жилье (львиную долю средств выделил мэр Челябинска Вячеслав Тарасов, за что ему огромное спасибо). Кроме того, журналисты "Челябинского рабочего" ежемесячно перечисляют на ее счет деньги из своей зарплаты. За несколько лет накопилось 49073 рубля. Мы намеревались вручить сберкнижку с вкладом своей подшефной, когда она закончит интернат и поселится в собственной квартире. До этого оставалось совсем немного времени. Но жизнь повернулась по-другому:
Когда я в очередной раз позвонила в Кусу, чтобы поинтересоваться делами Алисы, меня огорошили: "Разве вы не знаете? Ее забрала к себе мама". - "Но ведь мама отказалась от нее в младенчестве?" - "Да, но Алисе уже исполнилось 18, и она сама вольна выбирать дальнейший жизненный путь".
В голове сразу возникли десятки вопросов: почему мама, которая ни разу не навестила дочь в интернате, вдруг решилась забрать ее себе? Почему на это согласилась сама Алиса? Что будет с квартирой, которую в свое время мы не без труда оформили на несовершеннолетнего подростка? Не передумала ли Ляйсан в связи с происшедшими в ее жизни переменами поступать в ЧелГУ, руководители которого обещали ей поддержку?
Кроме этих вопросов было неясное чувство то ли тревоги, то ли обманутых ожиданий. Действительно, люди помогали девочке-сироте, брошенной родной матерью. А девочка выросла и пренебрегла нашим состраданием, выбрав ту, которая ее предала. Выбрав не по ее поступкам, а по зову крови. Не придется ли ей впоследствии об этом жалеть? Или во мне говорит эгоизм взрослого, не нуждающегося больше в родительской заботе и жалости? А мыслимо ли выдержать искушение материнской любовью ребенку, не знавшему иной семьи, кроме интернатской?
Я позвонила Алисе в башкирский город Туймазы, где она сейчас живет, чтобы сообщить, что мы собираемся к ней приехать. К телефону долго не подходили. Наконец, в трубке послышалось знакомое: "Але".
- Почему долго не берешь трубку? Ты здорова?
- Все в порядке, просто сижу вышиваю. Скажите, каким поездом приезжаете, мы вас встретим.
"Мы" звучало вполне по-семейному. Но я решила не делать преждевременных выводов, а положиться на естественный ход событий.
(Окончание на 7-й стр.).