03-09-97
А что, у вас не бывает таких минут, когда, в обиде на всех, хочется бросить: "Пошли вы!"... - и уйти от людей?
Однако не все понимают Валерия Ивановича Беляева, который живет у клюквенного болота один, отшельно, пустынно, в землянке с высокой черной трубой. (Газета рассказала о нем 14 июня). Кто-то скажет: чудак он, ваш отшельник. Кто-то откроет в нем эгоиста: уйти, мол, легче всего. А кто-то сразу запишет его в психи - а то бы, дескать, жил, как все.
Валерий Иванович - первый отшельник, которого я знаю. Мне казалось, что "мода" на одиночество - в далеком прошлом. Ну был Серафим Саровский, который, приняв ангельское имя, "отвратил очи свои еже не видети суеты". Он много лет прожил вдали от людей, истязая свое тело веригами. А то, дав обет молчания, три года никому не сказал ни слова. За свои подвиги Серафим был причислен к святым. Так то когда было? Два века назад.
Было: монахи жили в скитах. У нас в горах тоже (на Таганае, на Ициле), на глухих берегах озер или на островах (Тургояк, Зюраткуль). Так то когда было?
В советское время отшельничество расценивалось как высокомерное отрицание общества, всех и каждого. Уходить от людей запрещалось.
Теперь вновь появились аскеты. Беляев в своем одиночестве отнюдь не одинок. Сразу несколько человек дали о себе знать - как "близкие по духу". Бывший таежник В.Г. Третьяков. Бывший таежник А.П. Горбунов. Бывший таежник А.В. Соколов.
Впрочем, о Соколове нам рассказал челябинец Г.И. Постников. И посоветовал съездить к нему. Мы съездили.
Живет Ананий Васильевич в Башкирии, но в русском селе Вознесенке, не очень далеко от Ларино. Есть у него дом - черные бревна, обрамленные высокими, из земли прущими лопухами, крапивой и пустырником. Огород, снисходящий к речушке. Грядки на огороде, как у всех, но ни у кого нет таких помидоров, как у Соколова. Сельчане охотно покупают их у него.
Местность, где живет Ананий Васильевич, не из простых. Не степь, но и не горы. Холмы, сопки. Высоко поднимаются только любимые Соколовым Два брата - две острые вершины, примыкающие друг к другу.
Горы - далее, к северу и к западу. А от них - склон, с которого стекают реки - Урал (тут, однако, говорят Яик), Уй, Ай, Миасс. Если на вездеходе, за день можно все объехать. Представляете? За день, сразу - Волга, Урал, Обь. Три истока. Три бассейна. Но не на нашей "семерке" ездить по лесовозным дорогам. И то мы едва не добрались до истоков Уя - гроза отвратила... В тот же день побывали мы и на Урале, у мостика в горах, под которым он, желтоватый, пошумев на камнях, скрывается в темных зарослях ивняка и ольхи.
Здесь - да, одиночество. Не всякому доступное. Оно, одиночество, вообще дается тяжело. Не сразу его найдешь. А найдешь - не потеряться бы в нем самому.
Издревле так считалось: чтобы подумать о чем-то важном, чтобы разобраться в себе и во всем, чтобы найти силы для откровения, для последней искренности, - надо уйти от людей - в пустыню, в горы, в тайгу.
Одиночество - это натянутая проволока, по которой надо пройти: внизу пропасть смерти, вверху - голубизна жизни.
Серьезная штука - одиночество.
Впрочем, я отвлекся. Странно: реки берут начало не с самых высоких гор. Рядом - гора Нургуш - свыше 1400 метров. Не так далеко и до Иремеля, высота которого почти 1600 метров. А реки начинаются с Круглой сопки - чуть больше 1000 метров. Если с вертолета высадиться на эту сопку, то можно увидеть: к востоку стекает Уй, к западу - Ай, а к югу - Урал.
Мы жили не у Соколова дома, а на берегу прекрасного озерка по названию Ворожеич. Ворожеич обворожителен. Правда, он весь зарос, но зарос белыми кувшинками, которые, разумеется, не убавляют красоты.
Вечер. Зеркало воды. Серенький столб дыма от костра на противоположном берегу. Одиночество? Да. Мы одиноки, они одиноки.
Утро. Звуки гладкой воды - то хлопок, то шлепок, то всплеск. Тишина придавлена к земле низкими облаками. Между сопок висят туманы.
Одиночество...
Некогда, давно уже, Ананий Васильевич, работал на цинковом заводе. Что-то случилось. Не важно, что - конфликт, обида или разочарование. И не важно, где - на заводе, в семье или в душе. Что-то случилось. Может быть, и не сказать, что. Такое глубокое, интимное, что и самому невдомек. Или, может быть, пустяк какой-то. И это допустимо. Словом, он ушел. Уехал. Убежал. Жил в тайге. Охотился. Один ходил на медведя. Шестерых, кажется, одолел...
К пенсии вернулся на Урал. Чтобы опять уединиться. Вознесенка - почти случайно. Могла быть Воскресенка или какая-нибудь Воздвиженка...
Конечно, не сказать, что Соколов, живя в деревне, одинок. И все же - одинок.
Два дня общения с Ананием Васильевичем могли убедить в чем угодно, только не в том, что он не любит людей.
Вы что, всерьез допускаете, что от людей уходят те, кто их ненавидит? Я убеждаюсь в другом: как раз те и уходят, которые любят больше других. "Любят так, - поправил меня Беляев, - что даже "ненавидят"...
Да, когда видишь, что среди людей все не так, как хотелось бы, когда сталкиваешься с обманом, лицемерием, когда мир людей предстает перед тобой таким необратимо испорченным, неизлечимо больным, неотвратимо обреченным, а ты перед ним - абсолютно беспомощным, когда ты и сам, хочешь не хочешь, причастен ко всему людскому, тогда и придет - последнее уйти.
Если же коротко, то уходят от обиды. Обида бывает очень сладкой. Особенно тогда, когда обижаются на тех, кого любят.
Наше смутное время многих побуждает к уходу. Читаю: живет в тайге Людмила Волкова, одна, триста верст до жилья. Читаю: Михаил, внук поэта Арсения Тарковского, обитает на Енисее один, добывает соболей, как и Соколов некогда...
Нет, Валерий Иванович, не так уж и одинок в своем одиночестве. А кто из нас не испытал желания уйти? "Пора мой друг, пора" - и Пушкин мечтал о побеге в обитель дальнюю. А Лев Толстой темной осенней ночью все-таки ушел из Ясной Поляны, в надежде "жить в уединении и тиши". А вы ни разу не уходили, тихо или хлопнув дверью? Ну, хотя бы в садовый домик, в лес, на рыбалку или охоту - из душного города, из тесной квартиры, от ссор, от дрязг, от непонимания - не уходили?
Такой же он, Беляев, как все. И в каждом из нас есть что-то от Беляева. Разница только в мере: мы уходим "чуть-чуть", а он - раз и навсегда.
В начале августа мы вновь навестили Валерия Ивановича. Признаться, у меня были опасения, что ему не перезимовать в своей землянке. Чувствовалось, что весной, к лету он был близок к отчаянию. Все складывалось скверно. Подступал голод. Полное безденежье.
Теперь не то. Кризис миновал. Валерий Иванович повеселел. Люди помогли продать старую картошку, а теперь уходит на рынок и новая, а она у Валерия Ивановича - отборная, лучше не бывает. Зреет и всякий другой урожай. Пчелы летают, тяжелые, усталые, уже не к двум, а к шести ульям. "Теперь перезимую, - не сомневается Валерий Иванович, - накуплю, заготовлю продуктов и перезимую". Человек верующий, он объясняет: "Это Господь Бог послал вас ко мне в последнюю минуту".
Может, и так. Всего-то несколько человек подставили плечо, а и той поддержки хватило, чтобы устоять на ногах. Например, одна челябинка, попросившая не называть ее имени, отдала Беляеву 11 ульев, инвентарь, кое-что из вещей. Все это увез Валерию Ивановичу пчеловод Юрий Николаевич Ларенин, который и сам много помогает Беляеву. Так, он привез ему семян донника. Правда, долги Беляеву тоже тяжелы. Одну из женщин, приславших ему подарки, он успел уже как-то отблагодарить. Она была ошеломлена, когда он возник на пороге с мешком картошки. На счет долгов Беляев щепетилен, даже слишком. Характер. Что ни говори, он человек с характером. Человек без характера и дня не проживет отшельником.
Иногда я думал: если что, в крайнем случае, упрошу Валерия Ивановича на зиму уйти к кому-то под крышу. Хотя бы к одной из женщин (их несколько), которые приглашают его разделить кров, а то и судьбу. Но Валерий Иванович к женщине не пойдет. И женщины к нему, в его землянку, не пойдут. Может быть, он примет женщину в свой дом, но когда он будет? И будет ли?
Женщина... Не в ней ли тайна и не она ли разгадка мужчины, живущего одиноко, отшельно, пустынно у клюквенного болота?..
Михаил ФОНОТОВ.
НА СНИМКАХ: русское село Вознесенка, где живет А.В. Соколов, и озеро Ворожеич рядом с селом.
Фото Михаила ПЕТРОВА.