04-02-98
Завтра исполняется 80 лет со дня рождения Василия Яковлевича Лаптева, заслуженного работника культуры России, художника-живописца, более сорока лет работавшего в Челябинске и получившего известность далеко за пределами Южного Урала. Он участник различных выставок в Москве, Хабаровске, Пекине, Ворошиловграде, Свердловске, Магнитогорске...
Уже три года мастера нет с нами. Много людей вспоминают его, и в первую очередь, коллеги - собратья по роду занятий, друзья по жизни. Я попросил некоторых из них сказать самое главное о человеке и художнике Лаптеве.
М. Комиссаров, заслуженный работник культуры России, график:
- Я знал Василия Яковлевича многие годы. В бытность мою председателем правления нашей областной организации профессиональных художников он работал ответственным секретарем, это было лет шесть. Что могу сказать? Как о художнике - что любил безоглядно, преданно свой жанр пейзажа. Любил и "писарчуковую" свою работу в правлении.
А. Суленев, скульптор:
- Самое первое: он по-доброму был расположен ко всем. От него никто из коллег никогда не услышал убийственного: "Ты не художник". Трудолюбив был в высшей степени. Не мне оценивать критически его творчество, но пейзажи его мне импонировали, он пропускал их через свою душу... Помню еще, что он очень сочувствовал любой неустроенности художников - в отсутствии ли у них квартиры или мастерской.
П. Фоминых, скульптор:
- Мы с Василием Яковлевичем ведь земляки, оба с вятского края. Он не получил основательного художественного образования, до всего дошел сам настойчивым трудом, добывая мастерство понемногу. Выработанную им манеру ни с кем не спутаешь. Последние годы стал писать большие по масштабу вещи. Был доброжелательным и точным: сказал - сделал.
Н. Третьяков, заслуженный художник России, график:
- Мы много встречались на художественных советах, на них художники сдавали свои работы. Лаптев часто выполнял работы по заказам. Помню, он сдавал картину для военного автомобильного училища "Занятие позиций автомобильными подразделениями". Она была сделана основательнейше. Он писал прекрасные пейзажи, они очень тепло принимались людьми. У него было свое понятие об искусстве, о живописи и о пейзаже, в частности. На него наскакивали, советовали работать в другой манере, по-другому "взглянуть", он это отвергал и оставался верным своей трактовке.
Наверное, лет тридцать тому назад гостил у нас в Челябинске московский живописец Константин Дорохов. Вместе с ним мы выезжали работать на несколько дней в Ильменский заповедник. В группе нашей были Лаптев, Каменский, Харин, Юдаков, еще кто-то... Писали этюды, обсуждали работы друг друга, доказывали, не без дружеских колкостей, свою правоту - конечно, мы все разные. Василий Яковлевич тактично, но принципиально защищал свои позиции - "перекройке" он не поддавался... Его очень уважали.
Известный челябинский журналист Л. Чернышев, заслуженный работник культуры России, вспоминает:
- Нас с Василием Яковлевичем как участников войны связывала довольно долгая дружба. Мы знались и семьями. Я часто бывал в его мастерской, видел, как рождались его полотна, делал передачи о нем для телевидения и радио. Я видел, как он писал этюды на природе. Покорял его юношеский восторг от каждой новой встречи с природой. Сколько оттенков находил мастер, изображая заснеженные просторы, летние лесные поляны. А как манила к себе на его полотнах прозрачная вода!..
Что удивляло и покоряло в нем? Его усидчивость, внимательность, настойчивость. Был бесконечно требователен к себе. Понимал, работая над холстом: делается не на один день, а останется навсегда. Как не вспомнить тут мудрые слова П.П. Бажова: "Работа - штука долговекая. Человек умирает, а дело его живет долго". Надежен был и в творчестве, и в дружбе...
***
Во всех отзывах общее: хороший, добрый человек, достойно живший среди других, без остатка отдававший себя любимому делу. Добавлю свои скромные воспоминания.
Он следил за печатью, отмечал что-то неординарное. Помню, во второй половине 80-х годов поместили у меня в "Челябинском рабочем" статью на тему: бытовая культура в обществе. С острыми критическими замечаниями. Она шла вразрез с официальными уверениями в том, что всеобщее культурное развитие наше, благодаря усилиям известных органов, неудержимо и всесторонне прогрессирует. А я писал о плевках, об осквернении могил... Увидев меня случайно через несколько дней, подвижный Василий Яковлевич, схватив за рукав и с какими-то ершистыми звездами в глазах, чуть не закричал: "Слушай! Читал! Одобряю! Давно надо было так!" Эта оценка мне очень дорога.
С художником мы познакомились, когда ему было около пятидесяти. Он был худощав, приятной наружности, с живыми глазами... Перед подготовкой этого материала я просмотрел его "личное дело" в областной организации художников. Там - основные сведения по биографии и творчеству, есть и фотографии, представляющие его в молодые годы. Я вглядывался в них: прекрасное открытое русское лицо. Задумался о его фамилии. Она ведь символична: "Лаптев" - человек из глубин народа, из глубин России, глухого когда-то вятского края. Отца звали Яков, деда Емельян... И то, как жил художник Лаптев: основательное отношение к своему делу, лад с людьми и уважение к ним - эти установки, эти поведенческие традиции идут из глубин его рода.
Черты характера В.Я. Лаптева - обязательность, собранность, активное отношение к жизни - сформировались, безусловно, и под влиянием многолетней службы в Красной Армии. Призванный на действительную военную службу в 1938 году, он стал художником Политуправления 1-го Дальневосточного фронта, писал портреты героев событий на озере Хасан, передовых воинов, делал кроки (чертежи) для штабов. При подготовке разгрома Квантунской армии участвовал в передислокациях войск, в труднейших переходах... В 1945-1946 гг. создал крупное историческое полотно "Форсирование Большого Хингана войсками Забайкальского фронта".
Помню, впервые увидев на выставке его полотно "1946 год на колхозном току", созданное им сразу после демобилизации, на родине, я был поражен мыслью: почему до сих пор никто из искусствоведов, художников или даже просто хороших знатоков искусства не констатировал тот поразительный факт, что в этой работе Лаптев предвосхитил знаменитое живописное полотно "Хлеб" Т. Яблонской, ставшее событием в искусстве конца 40-х годов и его классикой? О последнем неимоверно много писали, оно репродуцировалось во множестве книг и альбомов... У меня нет цели сравнивать по уровню эти работы, в общем-то одной темы, но решенные разнопланово, чтобы избежать упреков в бестактности. Картина Т. Яблонской совершенна по мастерству, полотно же В. Лаптева имеет очевидные недостатки. Поразительно другое. Только что вернувшийся с фронта художник, еще не вошедший всеми своими "порами" в мирную жизнь, поразительно точно чувствует дух народа, трудовой энтузиазм, настрой восстановить жизнь после всех бед военного лихолетья. Обе картины - и В. Лаптева, и Т. Яблонской - посвящены одному, но полотно первого появилось двумя годами раньше.
В Челябинск В. Лаптев приехал в 1951 году. Здесь произошло окончательное становление его творчества. Художник полюбил край, стал восторженным певцом пейзажа Южного Урала, решая его в тонком лирическом ключе. Зрители многие годы имели возможность видеть его полотна. Он чистосердечно делился с ними той красотой, которую увидел своими глазами и душой в окрестностях Аши, Миньяра, Серпиевки, Баландино, на Ильменах, Зюраткуле...
О творчестве Василия Яковлевича искусствоведы и журналисты писали много и заслуженно в печати челябинской, центральной и на его родине - в краях вятских. Общая оценка творчества верна: сделанное им останется на радость людям, и всегда, видя картины этого художника, они будут испытывать благотворное, возвышающее душу эстетическое воздействие.
Манера его была реалистичной, он отвергал броские приемы работы в живописи, вычурность, резкость. Он сохранял в пейзажной картине давние традиции. Для него было характерно изображать мир широко, панорамно, будь то на огромном холсте или маленьком. Основной объект его интереса - пейзаж уральский, который он воплощает во всей его многоликости, во все времена года, во всем богатстве настроений. Все изображается у него под сенью высокого неба с красивыми, устремленными куда-то облаками: зеленеющие пажити, плодородные нивы, людские поселения, широкая гладь озер в ожерелье гор... Все живет, дышит, бытует. Сама собой в памяти является эпическая некрасовская строка: "...В просторе свободы все в гармонию жизни слилось..."
Олег КУДЗОЕВ,
искусствовед.