04-02-98
Люблю приезжать с ночевкой к писателю из Верхнего Уфалея Сергею Полякову. В доме, купленном под дачу, и устраивает он зачастую задушевный прием друзей, выкладывая на стол все, что щедрой рукой соберет в сумку жена Галина. Утром, кутаясь в лоскутные одеяла, ведем неторопливые разговоры о том, о сем. Это - если вдохновение не выталкивает его из постели спозаранку, заставляя, наскоро попив чайку, становиться за "конторку", роль которой выполняет старый комод, и сосредоточенно "марать" бумагу. Перед работой перекреститься, сотворит молитву, а проснувшемуся гостю предложит подремать еще часок-другой, после чего за завтраком даст роздых душе и уму, потчует наряду с душистым чаем байками и новостями из жизни провинциального городка.
1. Оставаться самим собой.
В недавний мой приезд долго говорили за нашу многотрудную жизнь.
- Что мне видится в обществе? - переспрашивает Поляков и сумрачно сдвигает брови. - Из тех, кто был никем, вновь сформировался класс пролетариев, из господ - новые русские. Есть прослойки купцов, чиновников, так называемой интеллигенции... И класс выброшенных на улицу людей - в большинстве бестолковых, злых, готовых на все маргиналов, которых и соберет для грядущей бури - революции - новый вождь, какой-нибудь Вован. Рычаги подготовки революции известны: сделать так, чтобы бичей стало больше, раздразнить их, раздраконить и "грабь награбленное".
Новый вождь будет куда грубее, злее и беспощаднее, чем тот Ильич, который воспитывался в дворянской среде, на классике, обучался в гимназии и университете. Наш Вован будет круче: бывший киллер, получивший образование в "зоне". На очередном витке массового психоза он - сатана в человечьем облике - может оказаться при власти и несметной силе. Вот чего надо бояться и господам, и правителям, и новым "рабам". В рассказе "Мутная вода" я пишу об этом так: "...сонмище масс, встревоженных падением "учения", под крышей которого жили и кормились, поведет себя в случае заварухи не лучше овец на пожаре. Многие, снова сбившись в кучу, покрутятся вокруг вспыхнувшего стойла и обреченно бросятся в огонь".
- Так уж мрачно? Ведь есть же работающие. Они дорожат своим местом на заводе, в фирме...
- Большинство работающих получают неадекватную зарплату. Я знаю, что в наших уральских деревнях зарплату могут не выдавать до полутора лет, отфактуривая ее сахаром, водкой, другими товарами. Не отсохла чья-то рука, выписывая аж по 10 тысяч рублей на человека в месяц, а к дню работника сельского хозяйства вместо денег - по бутылке водки... Иными словами: деревня производит продукты, их забирает город, а люди не получают ничего.
На днях мне пожаловалась одна женщина: "Все, попили, поели, теперь - зубы на полку, подожмемся". "Что так?" "Да вот, сынок на работу поступил". Комментирую: сын ее занимался случайными заработками, а нынче поступил на завод, где мизерную зарплату увидит через несколько месяцев. Где еще есть такая страна, в которой человек, получивший работу, обречен на нищету?
- Как ты себя ощущаешь "в развороченном бурей быте"?
- "С того и мучаюсь, что не пойму,
Куда несет нас рок событий".
Вот видишь, не случайно нас обоих кинуло в классику. Есенин в свое время, как никто другой, уловил, что происходит с людьми в переломные моменты истории. Он и ныне актуален. Вслушайся, вдумайся, о чем он это:
За хлеб, за овес, за картошку
Мужик залучил граммофон, -
Слюнявя козлиную ножку,
Танго себе слушает он.
Сжимая от прибыли руки,
Ругаясь на всякий налог,
Он мыслит до дури о штуке,
Катающейся между ног.
- По бартеру мужик взял видик, жвачку, смотрит "Новую жертву" и мечтает об иномарке.
- Точно. А вот еще похлеще - о мужике, который понял, что обычным трудом не прокормишься и "надо что-то делать":
- Зачем ты позвал меня, Проша?
- Конечно, не жать, не косить.
Сейчас я достану лошадь,
И - к Снегиной. Вместе. Просить...
....................
- Отдай! - повторял он глухо.
- Не ноги ж тебе целовать.
Он, наш мужик, "попросит" у новых хозяев, которые не платят за работу, - с подкупающей простотой...
- От разбойников нас есть кому защитить - государству...
- Россия на сегодняшний момент представляется мне конгломератом государств в государстве. Государства "братвы", "новых русских", чиновников, бывших партийцев... Этакая "куча мала", по которой многие норовят залезть наверх. Такое государство не отождествляется с Родиной. Оно посылает подданных под пули, но не обеспечивает ставших инвалидами. Оно выколачивает налоги, но не защищает от преступников. Можно перечислять обвинения, главное - государство имеет много прав, но игнорирует обязанности.
Парадоксально, может, звучит, но в трудные минуты спасает Родина, а не государство. Народное ополчение, а не регулярные войска. Сталин вдалбливал обращение "товарищи", а в первые дни войны говорил: "Братья и сестры". Подсознательное недоверие к тому, что предпринимает правительство, и порождает пессимизм и апатию в народе. У молодых парней, к примеру, это выражается в нежелании служить в армии. Кому и чему служить? Исправляя ошибки политиков, вроде афганской и чеченской?
- Где истоки этого пессимизма?
- Все упирается в прошлое. Царя не отмолили, в убийстве его семьи, отказе от царской власти не покаялись. Что ни говори, а крови при всех вместе российских царях пролилось меньше, чем при "товарищах". Горе той нации, которая отказалась от власти, данной Богом, - от царя, и пока не раскаялись миром, рано ждать доброго.
Что добавить к этому? Россия - страна особенная, ее "умом не понять", как сказал поэт. Пример: в странах, где правит мафия, - порядок, в России - и этого нет. У нас не добившийся правды через государство зачастую идет к мафиози или уголовным авторитетам. Ему - все равно, кто восстановит справедливость, кто им правит - лишь бы гарантировал возможность существования.
Все это очень горько. Ведь российский человек по натуре государственный, инстинктивно державный. За веру, царя, за Отечество, за этих трех китов он душу клал, не задумываясь. Знал: погибнет он - другие выстоят. В начале века поднимался такой мощный колосс, такой богатырь, что народы чужеземные испугались и любой ценой решили его свалить. И до сих пор не дают России подняться.
- И что, в нашей жизни теперь нет места подвигу?
- Лучше скажи: поступку. Есть. Прежде всего личному. Для меня, например, - не поддаться соблазну. Сыновья как-то упрекнули: папа, у тебя столько друзей, связей, ты мог бы стать таким крутым бизнесменом. Наверное, смог бы. Только кто за меня хоть строку напишет? Отвечать за все несделанное мной - мне же. Вспомни рассказ Хемингуэя "Старик и море". Заарканил старый рыбак огромную рыбу, тащит к берегу, и, пока тянул, акулы растерзали ее. Так и талант, энергию, которую получаешь от рождения, можно без остатка скормить "акулам" - соблазнам. И так уже изрядно скормил...
Меня на улице простые мужики учат: ныне надо писать детективы или про голых баб, тогда и деньги будут. Снова вспомним деда у Есенина: "Пиши про рожь. А лучше - про кобыл". Тут поддашься соблазну - и конец тебе, парень, как писателю. Чехов чуть-чуть посмеялся над тем, как темный мужик крестится на бутыль с карбольным раствором на полке вместо икон, и вышло, что хоронить беднягу привезли в вагоне из-под устриц. Безбожнику Вольтеру после смерти отняли голову, таскали с места на место да так и потеряли.
- Поговорим о роли писателя. Еще недавно литература формировала сознание, установки. Теперь что осталось литератору?
- Свидетельствование. И, скажу по-своему, духовное "пищеварение". А также - формирование идеала. Пусть сказано возвышенно, но не надо бояться высокого, возвышенного. Сейчас многие ударились все осмеивать, пародировать, хихикать. А серьезным-то кто будет заниматься? Шуточное дело должно быть единичным, для равновесия, а если все начнут хохотать, то жизнь превратится во "всесмехливый ад". А смех - в рыдание со слезами.
- Чем ты жив? Прежде всего в сфере духа.
- Возможностью творить. Тем, что слово еще есть, оно рождается временами в народе. Для меня праздник - услышать интересное слово, бывает, целый день этому радуюсь. В языке можно жить, подпитываться энергией. Слово может отозваться в тебе редкой радостью и острой болью. Чувствую себя солдатом слова, стараюсь ему служить.
Сейчас в языке ведут наступление слова низкого пошиба. Нет должного сдерживания, противодействия со стороны академического, элитного словообразования. Бунинского, пушкинского уровня. Мы не только в экономике, но и в сфере духа "обгладываем социализм". У нас сейчас как бы брожение, "беременность", словом. Что за слово родится, какой роман века, только Богу ведомо...
2. С высоты русской печи
В то утро, взбадривая себя чайком, говорили также о духовных "корнях" - теме, близкой писателю еще потому, что недавно закончил он вчерне первую часть хроники "На девяти холмах", содержащую воспоминания о детских годах автора. Показал в ней разное влияние на формирующуюся душу ребенка - верующих бабушек, с одной стороны, воспитанных советской эпохой родителей, - с другой, вульгарно упрощающих все уличных вожаков, - с третьей. И благо, утверждает он всем повествованием, что возобладало первое. Благодарностью и любовью к бабушкам, теплом преисполненных верой мыслей согреты многие строки произведения. Он прочитал один из любимых отрывков, который уместно привести полностью:
"С утра пораньше, пока не рассвело, бабка Маня растопляла русскую печку и, погасив из экономии свет, примирала ненадолго на лавке в своих раздумьях. Помолиться она уже успела, во время молитвы отвлекать ее было рискованно, а тут - самое время разрешить мучившие меня загадки.
- Баба Маня, - приступал я к ней, - почему на одном и том же парнике один огурец хороший вырастает, а другой - горький? Один - с пупырышками, другой - гладкий?
- Потому что один ладом, с молитвой ростили, а другой так, на исак курносого, - подумав, отвечала бабушка.
- А как это "на исак курносого"?
- Ну, нахохряк, - отвечала та, - лишь бы отвязаться.
За столом я старательно облупливал яичко, сваренное в самоваре, и снова спрашивал:
- Баба Маня, а что первее было - яичко или курочка?
- Курочка, конечно, - не задумываясь отвечает та. - Из нее ведь яичко-то.
- Ага, - продолжал я, - а курочка самая первая откуда взялась, разве не из яичка?
- Из яичка, - вставала в тупик бабушка. Она, похоже, и сама впервые задумалась об этом. - Так че же тогда...
- Вначале была курочка! - твердо произносит бабка Анисья с высоты своей русской печи. Она давно с усмешкой наблюдала за нашими философскими прениями. - Бог сотворил всякой твари по паре и населил ими землю.
Гром небесный! Отсталая темная бабка Анисья, доковылявшая до наших дней из прошлого века, смогла в несколько секунд решить спор".
Тут наш с Поляковым разговор о "корнях" плавно перетекает в русло сегодняшних проблем.
- Недавно до хрипоты, - рассказывает он, - спорил с сыновьями - юношами, обдумывающими житие. Говорят: нужен, мол, рывок, чтоб, значит, из реальной, малопривлекательной жизни шагнуть в желаемую. Собрать силенки, напрячь мозги да, соскочив с заплеванного пассажирского поезда, на котором трясется большинство "честных и принципиальных" бедняков, запрыгнуть в экспресс, летящий в красивое завтра. Бизнес найти забойный? Махнуть в края, где большие деньги делают? Я - им: не торопитесь. Страшней всего, говорю, - оторваться от "корней" (не столько от семьи, сколько от родового духовного древа, питаемого малой родиной). Для любящих ее припасла она, как заботливая мать, копи нетленных ценностей, кои глазами не различить, умом не всегда окинуть, лишь сердцем можно постигнуть. Порвал "пуповину" с ней - уподобился безвольным марионеткам, которыми правят жажда денег и удовольствий, надевшие маску друзей душегубы.
Каждый рожден, твержу им не впервые, чтобы хотя бы камень положить на сооружение храма Господня. Как же вы будете созидать храм без духовной подпитки? Живите так, как Бог положил, не нарушая его заповедей, его воли, и получите в поддержку истинную радость и любовь, заступничество родных по крови и духу, а также молящихся за вас на небесах родичей. Кажется, убедил сыновей.
Их у меня двое: Дмитрий и Алексей. Оба - "качки", но за внушительными габаритами, на удивление, редкие для нынешних молодых людей скромность, мягкость характеров, покладистость в домашних делах. Охотно отзываются на просьбы родителей, завидно послушны. Но смутные времена будоражат и их не совсем окрепшие души. Есть у Сергея и Галины, школьного педагога, 12-летняя дочь Юля, оберега лучшего в родителях, мира в семье, крепить который ныне приходится в значительной мере материальным вкладом. Основная работа Полякова - диспетчер на заводе, бесславно завершающем свою примечательную историю. Заработки тут скудные. Писательский труд и того меньше кормит. Правда, областная администрация поддержала литератора, назначив ему в прошлом году стипендию, отчего больше стало времени для занятия, которое, собственно, и является для него смыслом жизни. Но на издание книги с новыми вещами средств, увы, нет - ни своих, ни спонсорских. В раздумьях писатель - на свои ли творческие нужды или на нужды семьи прирабатывать? Сказал об этом скупо, повернул на другое...
- Дожили до исторического, можно сказать, момента, - рассуждает он, - все уперлось в сбыт. Десятилетиями боролись с нехватками, а теперь на прилавках изобилие всего. Были бы деньги, с предложением товаров и услуг проблем не будет. Проблема, причем глобальная, сегодня переместилась в сферу нравственности. В том числе для тех, кто что-то производит, оказывает услуги, торгует. История мирового бизнеса, в том числе дореволюционного российского, свидетельствует, что только добросовестный труд во благо потребителя приносит и честные деньги, и заслуженный авторитет. Станет ли это правилом в нашем современном доморощенном капитализме? Или глубокий духовно-нравственный кризис в обществе приведет к полной криминализации всех его сфер? Потому и важно сегодня обратиться к духовным "корням" россиян, которые умели в свое время организовать жизнь достойно: трудились во славу Божью, сами имели достаток и бедным помогали.
- Насильственное привнесение западных форм и представлений, без учета особенностей российской действительности, русского национального характера, имеет место не только в экономике, - продолжает Сергей, - но и в искусстве, отчетливо проявляется в разных духовных течениях, в большинстве богоотступнических. Погоня за модой берет тут верх над содержанием, в результате доброе намерение может обернуться вредом.
В моей недописанной хронике есть рассказ о "ремесленниках" - парнях из ремесленного училища, квартировавших у бабок. Ушили они как-то свои форменные брюки, подражая стилягам. Бабки, ясное дело, возражали, но, видя, что ребята уперлись, помогли им управиться с нехитрой работой, только материал обрезать не стали. Досталось новоявленным стилягам в училище от охранителей прежней идеологии, пришли они домой подавленные. С помощью ножниц восстановили былую ширину брюк. "Только нитки зря перевели", - резюмировала бабка с высоты своей русской печи, что надо понимать как неизбежное возвращение на круги своя, только с немалыми нервными и моральными потерями. Как нам в нашей сегодняшней тяге к модным поветриям в духовной жизни, в искусстве, в материальных сферах избежать подобных издержек, ведь возвращаться к исконным ценностям, нетленным сокровищам православного духа все равно придется?
Валерий ЕРЕМИН.
г. Верхний Уфалей.