04-04-01
Лидия САДЧИКОВА
Челябинск
Отец и мать Олега Ивановича были потомственными дворянами. Он унаследовал от них благородную внешность и незаурядный ум. И - никаких материальных благ. Одно из воспоминаний его детства - ожидание, принесет ли мама что-нибудь поесть. Отца, которого в 30-е годы сослали в Джезказган, где в 1944 году родился Олег, он почти не знал: его арестовали и отлучили от семьи. Мать растила троих, жили бедно, и никто из братьев Янковских даже не мечтал о таких детских радостях, как коньки или велосипед. Однако бабушка-дворянка, в совершенстве знавшая французский, приучала к нему и внуков, за что братьям доставались подзатыльники от дворовых пацанов и прозвища "буржуи".
- Кстати, моя бабушка была подругой Ленина, - вдруг вспомнил Олег Иванович во время интервью. - В Симбирске их семьи жили по соседству. С ней замечательная история была уже в советское время. Накануне очередного ленинского юбилея, узнав, что есть старушка, знавшая юного Ильича, пришли к моей бабушке. "Какой был Володя?" - спрашивают. Она память напрягла. "Мой папа, - говорит (а ее папа, то есть мой прадед, у Нобеля работал), - привез однажды из Парижа куколку с закрывающимися глазами. Володя так обрадовался и выколол глазки, чтоб посмотреть, как они закрываются". "Спасибо большое", - сказали гости и спешно ретировались.
- Вы верите в судьбу, Олег Иванович?
- Еще как! Судьба взяла и из Джезказгана повела меня в большую жизнь. Впрочем, судьба судьбой, а самому тоже соображать надо. Кто-то сказал, что удача - это конь, который дает возможность на него сесть, а уж удержаться на нем- твоя собственная задача. Сколько людей ломали головы, не выдерживали. Меня Господь Бог уберег. Я нашел себя в кинематографе. Больше ничем заниматься не умею.
- Зато этим как успешно занимаетесь! Самый знаменитый, самый востребованный актер почти трех десятилетий. Последний народный артист СССР, через неделю после указа о присвоении вам этого звания развалившегося (кстати, первым народным был великий Станиславский). В общем, ценят вас на Родине и за границей признают. Как в этом смысле себя ощущали, работая в Париже?
- Ну, Париж - это для опыта. Потому что, как вы понимаете, артист должен играть на своем языке и в своем Отечестве. Здесь я наперед знаю, какая реприза вызовет хохот зрителей или слезы. В Париже такое невозможно. Ждешь реакции - ее нет, тишина. А в неожиданном месте вдруг оживление, овации. В общем, все иначе. Наверное, музыкант, танцовщик, художник, пожалуй, даже режиссер могут работать в любой стране. Но не писатель и не артист. Великий Михаил Чехов, который так играл в России, что зрительный зал замирал, уехал во Францию, и у него там ничего не произошло.
- Вы говорите: "Не произошло", имея в виду чудо искусства? На Родине в какой работе у вас произошло некое чудо?
- Не может чудо длиться целый спектакль. Это же всегда лишь минуты, мгновения, когда ты вдруг соединяешься с массой людей разного уровня культуры, разной нервной системой. И эта толпа... Нет, толпой не хочется называть, это собрание людей вдруг замирает. Что это такое? Много лет задаю себе этот вопрос. Один человек на сцене - и вдруг от него что-то исходит, излучается, и замирает зрительный зал. Иногда за профессию стыдно. Когда видишь плохой спектакль, когда сам участвуешь в плохом фильме, опускаешь глаза и думаешь: "Надо бросить эту профессию. Чем я занимаюсь, взрослый человек!" Но когда происходит чудо, о котором вы говорите, и это лечит мозги людей, их сознание, когда мне говорят, как сказал здесь, в Челябинске, один крупный бизнесмен: "Олег, а я тоже полжизни, как вы, по канату лезу. Вы мне помогаете жить", - ради этого, наверное, стоит существовать.
Помните времена социалистического реализма? Мы тоже им занимались, хотя нам его проповедовали идеологи, имея в виду совсем другое, и мы все брыкались. Только теперь я по-настоящему понимаю, что это такое. Он действительно был. Надо только перевернуть значения. Лучшие спектакли Эфроса, Любимова, Ефремова - это социалистический реализм. Потому что мы на эзоповом языке разговаривали с аудиторией. Публика приходила, скажем, на Таганку и искала ответы на поставленные вопросы. И радовалась: "Ба, они тоже так думают, слава тебе, Господи!" Мы ведь все немножко диссидентами были, и в этом плане искусство было лекарем. Горбачев ходил в "Современник". Если б он в Малый ходил, перестройки бы не было. Актер - это такой "механизм"... Он может быть легкомысленным внешне, он может валять дурака, выглядеть пустоватым, неначитанным. Выходит на сцену - и происходит чудо. По большому счету, это Божья профессия, хотя артист отлучен от церкви. Институт церкви его отлучил, потому что человеку одну жизнь дано прожить, а актеры проживают много. И поэтому нам место - за загородкой кладбища.
Смотрю на себя сегодняшнего, на такой вот свежий снимок, думаю: "Мама дорогая, сколько же жизнь оставила всего". Кстати, не люблю постановочные фотографии, где лица гладенькие. В облике мужчины должна запечатлеться биография! Зачем скрывать свой возраст, свои морщины? Сейчас я заматерел. В молодости, в фильмах "Щит и меч", "Служили два товарища", я такой мальчик был. Но зато какой там трепет в глазах. Я вообще был трепетным человеком, потому что мне безумно хотелось вырваться в этой профессии, какое-то место занять. Господь мне в этом помог.
- И вот вы уже вышли на новый виток: сняли фильм "Приходи на меня посмотреть", став режиссером.
- Режиссер - это в отношении меня звучит несколько пафосно. Всего лишь первый опыт. Однако я это ремесло знаю. Работал с такими мэтрами, как Тарковский, Балаян, Захаров, Швейцер. Профессионалы! Я все впитывал, мотал на ус. Концептуальное кино? Нет, за него я бы не взялся, с этим надо родиться. А что касается хорошей доброй истории - почему нет? Я 30 лет стоял по ту сторону камеры, и какие-то вещи в производстве фильма для меня по сей день остаются загадкой. А если говорить о стороне технической, организационной, то это вообще за пределом моего желания. Поэтому мы с моим соавтором Аграновичем договорились вместе режиссировать и поделили участки: я работаю с актерами, а Агранович занимается съемками. Мы с ним познакомились давно, еще на "Крейцеровой сонате", где он был оператором. Подружились. У нас даже обнаружилось какое-то биологическое единство. Мы шутим с ним, что концепция нашей режиссуры следующая: он кричал: "Мотор", а я - "Стоп".
- А как вам работалось с актерами?
- Ну, это непросто - быть режиссером у таких актрис, как Екатерина Васильева и Ирина Купченко. У каждой - собственная точка зрения. А характеры! Их сложно подчинять какому-то режиму. Так что моя заслуга в этом присутствует. Васильева глубоко религиозный человек, от мирской жизни ушла, но иногда в кино, в антрепризах подрабатывает. Она прочла сценарий, батюшка прочел сценарий, благословил и ее, и картину, и нас. Катя, как ребенок, радовалась, когда в Доме кино на просмотре был аншлаг. А я, признаться, растерялся. Вспомнил, как начинались съемки. Ведь если молодой режиссер предлагает сниматься - одно отношение, когда артист в качестве режиссера приглашает своих коллег - отношение другое. Они меня за грудки: "Олег, что дальше-то нам играть?" Я сначала пыхтел, потел. А потом собрался и все поставил на свои места.
Сейчас, надо заметить, в кино очень много талантливых актеров. Я люблю и Олега Меньшикова, и Миронова Евгения, и Машкова Володю. Панин очень интересный актер. Но (сейчас скажу страшную вещь!) никто из них пока не может стать героем, как мне когда-то посчастливилось. Я олицетворял поколение. Не моя заслуга, так звезды легли - времени потребовался герой, а выбор пал на меня. До меня, когда время потребовало романтического героя, появился рыжий, прекрасный Олег Стриженов, время потребовало интеллектуального героя - возникли Баталов, Смоктуновский. Деревенский герой нужен был - Харитонов снимался из картины в картину. Каждое время рождает своих героев: у Лермонтова - Печорин, у Вампилова - Зилов в "Утиной охоте"... Сегодня в литературе этого нет. Герой только исследуется.
- Скажите, а вы будете продолжать эксперимент в режиссуре?
- Если найду еще один подобный сценарий, то буду снимать. У меня в принципе дефицита в работе нет. Предложений много, в том числе и с Запада. Сейчас вот в Италии предлагают сниматься, только надо выучить текст на итальянском. В России тоже работы полно. Но если подвернется случай снимать самому... Это, простите за глупое сравнение, наркотик, от которого отказаться тяжело. А началось с того, что мне предложили играть в этой картине. Потом сказали: "Может, вы еще и режиссером будете?" Я -человек легкомысленный. Взял и ответил: "Буду". Думал, что ничего не состоится, ведь найти деньги сегодня очень сложно. Но опять судьба была ко мне благосклонна. Вообще-то надо сказать, что компания "НТВ-профит" до последних событий работала в этом смысле очень хорошо. Все современные ведущие картины сделаны этим объединением. И действительно радостно, что пришли молодые продюсеры Топтунов, Зильберман. На сочинском кинофестивале они, по-моему, через день выходили на сцену, представляя свои картины. Сейчас концепция изменилась, и команда работает над сериалами. Они болезненно это переживают - им хочется делать большое кино. Мы, кинематографисты, тоже расстроены. Роскомкино помогает, но эта государственная поддержка - мизер. Сегодня политику кино в основном определяет частный капитал. Когда отборочная комиссия "Кинотавра" смотрит фильмы, запускаемые на киностудии Горького, "Мосфильме", "Ленфильме", этих лент не очень много. А потом к фестивалю набирается 30, 40, 50 картин. В этом году их ожидается аж 80 по России. Это более чем замечательно, ибо в советское стабильное время за год по СССР, считая и Прибалтику, и другие республики, запускалось 140 картин. Да, встает вопрос о качестве современных фильмов, точнее, низком уровне многих из них. Зато есть очень сильные работы: "Телец" Сокурова, "Романовы: венценосная семья" Панфилова и другие. Подтверждение тому и фильмы, показанные на челябинском фестивале. Нам бы научиться делать картины класса "Б". Я имею в виду жанровые фильмы, которые бы вернули публику в кинозалы. На этом нам надо набить руку, что сделали за многие годы американцы. Они все же хороший продукт выпускают, как итальянцы - хорошие ботинки, которые покупает весь мир. Хрущев в свое время сделал очень простую вещь. Он спросил чиновников из Госкино: "Сколько снимается картин в России? 50? Давайте 150 запустим и дадим государственную поддержку". В этом количестве произошли какие-то открытия, появились новые имена. Сейчас это тоже необходимо: в кино должны ворваться новые люди. n