04-06-03
Айвар ВАЛЕЕВ
Челябинск
В минувшую пятницу академический театр оперы балета представил зрителям последнюю премьеру сезона. Балет "Лебединое озеро" поставил на нашей сцене московский балетмейстер Сергей Бобров.
Не являясь напрямую постмодернистом, Бобров тем не менее относится к классической традиции как к строительному материалу, из которого он делает свой, современный не по стилистике, но по духу текст. В его основе - честное отношение к сегодняшнему зрителю и к миру. Наверное, каждый, кто попал в пятницу на премьеру, видел когда-либо "Лебединое озеро". И, следовательно, рассказывать, наморщив лоб, в очередной раз взрослым людям старую сказку есть не что иное, как самоуверенное занудство.
Сегодня, когда телевидение и Интернет стали факторами, формирующими сознание, трудно убедить даже лояльного зрителя всматриваться в нюансы балетной техники. Сергей Бобров считает ее само собой разумеющейся частью главного - спектакля как целостного художественного высказывания. При этом роль и значимость индивидуальной работы не уменьшается, а, напротив, поверяется общей системой, как и положено в искусстве театра. Зритель же должен воспринять основную мысль балетного спектакля не как историко-культурную условность, а столь же ярко, сколь, скажем, голливудское кино. Эта задача сложна, но выполнима. И нынешнее "Лебединое озеро" - тому пример.
"Для меня важно посмотреть на этот спектакль как бы через призму предыдущих постановок", - говорит Сергей Бобров. Это ответственное замечание, поскольку "Лебединое:" - наиболее часто исполняемый русский балет. Трактовок классического сюжета существует масса, от версии М. Петипа и Л. Иванова до совершенно авангардных западных, где лебедей танцуют мужчины. Задача художника - выбрать творческую доминанту. Для Сергея Боброва это музыка. И она, по сути, единственное, что вообще может считаться за главное.
"Лебединое озеро" - первый русский симфонический балет и первый балет Чайковского, сделавшего целую революцию в русской музыкальной культуре. До него балетная музыка была весьма схематичного свойства, и именно Чайковский максимально приблизил ее к реальности человеческих переживаний. "Романтическая поэма", "сказка-легенда" и т.п. стала мощным гимном живому чувству. Наша непафосная эпоха потребовала от художника большей искренности и даже ответственности. Ведь искусство - лишь способ донести, не расплескав, эту чрезвычайно важную информацию о человеческом опыте.
Для Чайковского всегда был свойствен трагизм, несмотря на всю гармоничность его музыки. Более того, красота для него не есть антагонизм этой самой трагичности. В свою очередь, наше драматичное время, как иногда кажется, способно притупить человеческие чувства, сделать их примитивнее. Трагический финал "Лебединого:" у Боброва - стремление все же вернуть человеку способность чувствования, саму ценность этого. А в рамках спектакля - итоговая точка логики развития сюжета.
Традиционно в России "Лебединое озеро" ставили о чудесной истории превращенной в лебедя девушки Одетты, которую возвращает к жизни силой своей любви Принц Зигфрид. И никакие козни всяких смешных злых гениев не в состоянии были этому помешать. Юрий Григорович в конце 60-х попытался умертвить Одетту и Принца, но ему помешала тогдашняя министр культуры Екатерина Фурцева. (Знаменитый хореограф все же сделал свое дело в прошлом году, "освободив" свой спектакль от призрака исторического оптимизма). Владимир Васильев в бытность худруком Большого театра увидел в Злом Гении отца Принца со всеми вытекающими психоаналитическими коннотациями. И все же в Челябинске до последнего времени мы знали "Лебединое:" как наивную сказку, где опереточное добро побеждает такое же зло.
Между тем жизнь сложнее. В спектакле Сергея Боброва есть несколько штрихов, которые намекают на иллюзорность всего происходящего на сцене. В первом акте, во время шумной сцены во дворце, действие вдруг замирает. И Принц как бы дистанцируется от всех, оставаясь наедине с собой. В конце спектакля внезапно сверху спадает прозрачный занавес, снова отгораживая Принца от основного действия. Возникает ощущение, что весь спектакль он смотрит вместе с нами. То есть все, что происходит, есть лишь фантомы его сознания, а сам он никуда не уходил с дружеской вечеринки, на которой его мать, Владетельная Принцесса, объявила ему о необходимости выбрать невесту "из того, что есть".
Столь мощный сюжетный поворот требует от хореографа и таких же внятных художественных мотивировок. Мы понимаем, что купюры, сделанные Бобровым, - не только лишь уступка непоседливому зрителю. В нашем спектакле нет Шута, хотя его танцы весьма эффектны, но в данном сюжете бессмысленны. Принц не выходит "подышать воздухом", как мальчик, держа в руках подаренный ему арбалет. Сама Одетта появляется из призрачной дымки, словно видение. А Злой Гений - не карикатурное изображение дьявола, но маленький чертик, который есть в душе любого:
Для каждой сцены Сергей Бобров выбирает из кладовой классической традиции единственно точный и максимально экспрессивный прием. Однако весь спектакль не смотрится лишь мозаикой, сложенной из чужих фрагментов. Скорее, речь идет о более глубинном влиянии, будь то Л. Иванов, А. Горский, Ю. Григорович или даже В. Васильев, чье "фрейдистское" прочтение классики многим в Москве не понравилось.
Сергей Бобров сделал современный спектакль, не прибегая к услугам модерновой эстетики. Это серьезная заслуга, подразумевающая режиссерский и человеческий интеллект, честность перед зрителем и такт в отношении к предшественникам. Люди, в том числе и Принцы, умирают, но мечта о Большой любви живет в том же агрегатном состоянии, в каком находится в спектакле лебедь по имени Одетта. Так же появляются на балах соблазнительные Одиллии. И маленький персональный чертик в голове пытается нас убедить в том, что это именно Она.