05-01-2000
Анатолий СТОЛЯРОВ
Троицкий район
Мы сидели с дедом Рябинкиным на увельском льду напротив деревни Уварово и лениво бранились. Стоило ехать в такую даль, чтобы поймать по десятку колючих, как кактус, крохотных ершиков! Целый день - коту под хвост, а сколько спалили бензину!
Другие рыбаки тоже поругивались, тоскливо гремели полиэтиленовыми палатками - дул резкий ветер, ходили друг к другу в гости.
- Ну как?
- Две шубы на пятак...
Некоторые уже собрались в кружок, побрякивали чарками, покряхтывали, закусывали.
- Могет, и нам плеснуть на каменку, а? - предложил дед. - Глядишь, веселее дело пойдет?
Мы "плеснули на каменку" - выпили по стаканчику перемороженной тягучей водки, разгрызли остекляневший соленый огурец и дед чуть ли не сразу запел:
Я своему миламу
Сделала ревизию:
Он, проклятый, девок любит
Цельную дивизию!
А я упорно сверлил новые лунки, искал рыбу. Облюбовал в густых талах небольшой залив в камышах с выходом на центральную струю. Неподалеку курилась и булькала, позванивала тонким ледком черная промоина.
...Кивок на удочке дрогнул и уверенно пошел вниз. Подсечка! Всей снастью я вдруг почувствовал тяжелое движение, и... тотчас от волнения перехватило дыхание: моя японская леска была явно не рассчитана на такую добычу.
- Дед, а дед! - позвал я со стоном Рябинкина. - Ты погляди, что делается!
Он немедленно затопал по льду подшитыми валенками, подбежал, растеряв на ходу каракулевую фуражку и рукавицы, не сказал - выдохнул:
- А чо делатся?!
Дед изрядно нашумел, напуганная рыбина заупрямилась особенно сильно, метр за метром я начал сдавать ей лесу.
- Ой, уйдет! Ой, уйдет, холера... Дяржи ее, Анатолий, ой дяржи...
Рыбаки тут же перестали бражничать и сбежались на дедовы причитания. Они обступили меня так тесно, что в лунке стало темно, я видел лишь кончик кивка, резко уходящий вниз, попискивая, резала воду до предела натянутая леса.
Не знаю, сколько времени длилось это. Рыбаки нервничали, хором давали советы, дед в сердцах обзывал всех "рыбьими головами".
- А ну, марш отседова! - кричал он в запальчивости. - Не учите отца бриться! Мы и без вас вытягнем эту чертовину!
"Чертовина" устала и начала помалу сдавать. Ни на миг не ослабляя снасть, я медленно вытягивал лесу. Рыбаки онемели и перестали дышать. Еще полметра, еще чуть-чуть...
В лунке вспухла вода, забурлило, и вдруг из нее выполз и стал хищно извиваться на льду... чешуйчатый ремень!
Рыбаки в смятении шарахнулись в стороны. Солнце упало на лунку... Я увидел, что "живой ремень" был пронзен лучшей моей мормышкой-"гробиком".
В момент всеобщего потрясения не растерялся лишь дед Рябинкин. Он коршуном упал на лунку, вцепился голой рукой в "ремень". В ту же секунду из воды вылетела большая ондатра. Изогнувшись в воздухе, она хватанула длинными резцами дедовы пальцы. Он охнул и выпустил зверька.
- Держи кондрата! - гаркнул дед страшным голосом и засунул окровавленный палец в рот. Темно-рыжий "кондрат", как угорелый, носился по льду, за ним гурьбой, ужасно топая, как угорелые, носились рыбаки.
- Держи кондрата! - восторженным хором орали они.
Ондатра плюхнулась в полынью и исчезла. В ту же секунду лед под ногами ее преследователей начал расходиться. С воплями и матюками они один за другим валились в воду. По пояс. Потому что, к счастью, в том месте был неглубокий перекат.
...На берегу жарко горел большой огонь. Вокруг него приплясывали рыбаки, сушили штаны, валенки, нестройно пели:
А волны пусть стонут и плачут...
Дед озабоченно рассматривал здоровенную дыру, прожженную в новых ватниках, и уже который раз взахлеб рассказывал:
- Ты, понимаш, харя у етого кондрата... вот така! А зубища - гвозди перекусывать! Но удалец, язви его в душу! Хрясь в майну - и был таков! Ладно, пусть плавает себе босота, пятки голые! n