15-04-98
Человек-загадка
Долгое время Вячеслав Архипов, известный в Верхнем Уфалее незаурядными способностями клоун, преподаватель циркового искусства, организатор театрального дела, для большинства знакомых и даже друзей оставался человеком-загадкой, прошлое которого было тайной за семью печатями. Он создал детский цирковой коллектив "Арлекино", который в свое время занял третье место во всероссийском конкурсе. У себя в Уфалее провел два фестиваля циркового искусства российского масштаба. Является художественным руководителем открытого им мим-театра "Чарли", которому в прошлом году в течение восьми месяцев аплодировали западноевропейские зрители, а недавно - публика детской филармонии в Челябинске. Однако при всех этих достижениях и нарастающем интересе горожан к Архипову о самом необычном и поразительном в его жизни мало кто знал. Жуткие страницы своей биографии он приоткрыл лишь на недавней встрече в литературной гостиной с ее завсегдатаями. Хозяин гостиной местный писатель Сергей Поляков пригласил его в качестве автора клоунских реприз и веселых спектаклей, но разговор вышел далеко за рамки творчества Вячеслава. Пожалуй, впервые он принародно поведал о заключении, в котором провел 15 лет. Он прошел все круги земного, если можно так сказать, ада, начиная с зоны общего режима и кончая лагерем для матерых рецидивистов. Между ними были тюремные камеры, в том числе одиночного заключения, карцеры, даже камера смертников. Какую волю, какую крепость духа надо было иметь, чтобы выжить и сохранить веру в лучшее, которая помогла ему затем вернуться на честную стезю, удержаться на ней и осуществить свою мечту - работать в цирке. Когда я в Уфалее повстречался с ним, он, выглядевший значительно моложе своих сорока с лишним лет, поразил меня прежде всего напряжением внутренней жизни, обеспечивающим ему всегдашнюю бодрость, подтянутость, взвешенность каждого сказанного им слова. Отметил я и теплый взгляд да контрастом к нему руки в наколках. Вот его рассказ, слегка отредактированный мной.
"Я знал одной лишь думы власть..."
- Родом я из села Новобурино Кунашакского района. Меня, деревенского мальчишку, которого не оторвать было от уличных игр, беготни, лазаний куда не следует, будто подменил фильм "Путь на арену" о клоуне Енгибарове. Я "заболел" цирком, въевшимся не только в сознание, но и в образ жизни. То и дело придумывал какие-нибудь трюки, чтобы удивить приятелей. Ходил, например, на руках по партам, жонглировал всем, что под руку попадется, за что не раз влетало от учителей и родителей. Потом в Челябинске, куда мы переехали, был народный коллектив в ДК железнодорожников, где иллюзии о веселой и счастливой жизни циркачей стали сменяться реальными представлениями о трудностях завидной профессии. Трудностей я не боялся, потому каждое занятие было в удовольствие и радость. Посещал я цирковой кружок и в ДК завода имени Колющенко. Параллельно увлекся восточными единоборствами, был способным бойцом. Потом армия, где в солдатской самодеятельности был не последним артистом. Когда до дембеля оставалось несколько дней, во время увольнительного на вечерней улице услыхал крик о помощи. Ввязался в драку с парнями, которые, как показалось, приставали к девушке, нанес им травмы. Суд назначил мне наказание в зоне общего режима. Дальше - больше. Дали мне лежанку на втором ярусе. Нижнее место занимал приблатненный. Заправляя постель, я вставал на табуретку. Тот шишкарь выбил ее из-под меня ногами. Недолго думая, я звезданул табуретом по его физиономии. Не поздоровилось и "шестеркам", бросившимся на выручку пахану. Мне добавили срок и отправили в зону строгого режима. Там случился бунт, к организации которого я не имел никакого отношения, горели бараки. Многих тогда без разбора зачислили в виновники. В том числе меня, за которым водилась слава неуправляемого, склонного к нарушениям. Очередным местом заключения стала тюрьма в Тобольске. Знатная "кутузка" закрытого типа. В прошлом в ней сидели декабристы, Чернышевский, Достоевский, другие знаменитости. Когда меня привезли туда, она уже наполовину была музеем.
Известно, что год в тюрьме приравнивается к трем в зоне. Условия такие, что не каждый зек выживет. Слабого, не умеющего постоять за себя если не зашибут сокамерники, то по-своему угробят тюремщики. Среди камер есть так называемые пресс-хаты, в которых содержится разная "шваль". Здесь то и дело играют в карты на всевозможные издевательства и унижения, на кровь. Случалось, привязывают новенького к кровати, разрезают ему вены и пьют кровь, выдавливая в кружки. Потом зовут надзирателей и сообщают, что новенький вскрыл себе вены. Убить могут за пустяк, за паюшку хлеба. С теми, кто не "колется" на допросах, нередко расправляются состоящие на службе у ментов зеки, прозванные лохмачами. Зная негласные законы тюрьмы, позволяющие выживать только волкоподобным, я с первых же дней повел себя соответствующим образом. Словом, показывал клыки, заставляя камерных "боссов" уважать меня. Это не нравилось надзирателям. Почти каждая разборка в камере заканчивалась для меня карцером. Бросали меня туда на 15, 30, 45 и даже 60 суток. Что такое карцер в тюрьме? Это своего рода "каменный мешок" - узкое сырое помещение с бетонным полом, с металлическими нарами без подстилки, которые на день прикручивают болтами к стене, с двойными железными дверями. Через вторые, решетчатые, выдают пайку - кусок хлеба с водой. Но голод - не самая страшная пытка для запертого в карцере. Более опасен для здоровья и жизни холод, не позволяющий к тому же нормально спать. Меня спасало постоянное движение. Вот тут-то и сверлили мозг вопросы о ценностях жизни. До тюрьмы немало времени в зонах проводил в библиотеках, больше других на заработанные деньги выписывал журналов и газет. Вспоминал изречения философов, писателей, засевшие в голове после прочтения их книг, находя таким способом "зацепки" за жизнь и терпение. Наблюдая часами за возней пауков и лягушек, думал, как мало перемен во внутритюремных взаимоотношениях и философии произошло после описанного в "Мертвом доме" Достоевского, в рассказах других знаменитых обитателей тюрем. У меня хватало духа думать о будущем освобождении, мечтать снова и снова о цирке. Как у Лермонтова, "я знал одной лишь думы власть..." Это давало силы выдерживать нечеловеческие условия карцера.
Однако настолько часто меня стали садить туда, что всерьез опасался чахотки и психического расстройства (начались слуховые галлюцинации). Пришло отчаяние, во время которого и созрел план побега. Не все вышло, как задумал. Подпилив замки на дверях ножом-"лисичкой" и вырвавшись в коридор, попытался взять в заложники двух надзирателей. Они успели подать сигнал тревоги. Я мог бы убить их ножом и постараться убежать, но не сделал этого, хотя без крови, к сожалению, не обошлось. Я был как зверь, загнанный в ловушку. Знал, что беглецов в тюрьме стараются не оставлять в живых, а потому вряд ли бы удержался пустить в ход нож, если бы кто-то из прибежавшей группы захвата напал на меня. На меня натравили собак. Потом долго били прикладами. Чудом остался жив.
Ожидая очередного приговора, полгода просидел в одиночной камере смертников. А вообще в одиночках я сидел не раз. Тут меня всеми доступными способами принуждали покончить с собой, то и дело говоря, что за смерть двоих охранников меня все равно ожидает "вышка". Но охранники выжили, а мне засветил новый срок в зоне особого режима. Перед отправкой туда со мной пытались разделаться с помощью лохмачей. Но я раскусил их намерения и первым нанес удары. Потом в карцере меня решили угробить, бросив на пол, покрытый коркой льда. Я умудрился не застудить легкие, хотя, выбившийся из сил, измотанный вынужденной бессонницей, проспал несколько часов на ледяном полу. И снова - отчаяние. Укладываясь на ночь, перехватил горло резинкой, чтобы тихо уйти в мир иной. И в эти тяжкие минуты спасала мысль о будущей воле, о цирке, который всегда был для меня путеводной звездой. Много лет в заключении я выписывал журнал "Цирк", прочитывал каждый номер от корки до корки.
"Зоны и тюрьма стали моими университетами"
- Какие мысли, какие убеждения вынес я из заключения? Что понял важного? Прежде всего твердо для себя решил, что преступный мир не для меня, я рожден для другой жизни.
За "колючкой" я перевидал разных людей. От одних меня тошнило, другие вызывали сочувствие, уважение, третьи, морально надломленные, жалость. Есть в зонах интеллигентнейшие, талантливые люди, страдающие из-за издевательств и притеснений уголовной "швали", попустительства охранников и их начальства. Немало невиновных и получивших сверх того, что заслужили. Зоны "вопиют" страданиями, о масштабах которых на воле не ведают и зачастую ведать не хотят. Если в зонах общего режима много беспредела, человеческой мерзости, то в лагерях строгого и особого режимов больше порядка, терпения и уважения зеков друг к другу. И это при том, что на совести большинства - тяжкие преступления.
В местах "отсидки" я понял, что бояться надо прежде всего боящихся тебя и равнодушных. Они легко идут на подлость и предательство. Немало встречал я и охранников, в том числе женщин-надзирательниц, в которых обнаруживалось звериное нутро. Из него так и "прут" человеконенавистничество и жестокость. Причем дело не в контингенте, с которым они работают, а часто в элементарном бездушии, неразвитости "сердечной мышцы". Ведь много среди работников исправительно-трудовых учреждений и нормальных людей, по-человечески обращающихся с заключенными.
В зонах и тюрьме я прошел свои нелегкие университеты, давшие мне столько знаний о жизни, сколько вряд ли бы получил на воле. Я научился видеть изнанку людей, скрытые пружины их поведения. Научился ценить время, здоровье, возможности сделать что-то доброе. Прочитал такое количество книг, которое не осилил бы, не попав в места лишения свободы: именно там ощутил сильнейшую тягу к образованию.
В заключении я много не только читал, но и писал. Во время одного из шмонов в камере все изъяли. Когда спустя годы я принес в редакцию местной газеты заметку о цирке, редактор предложил мне работу корреспондента. Отказался, оставаясь верным своему призванию, убоявшись к тому же экономических и прочих тем, далеких от искусства.
"Хороший клоун - это большой ребенок.
Или добрый дядя, позволяющий забавляться с собой"
- Освободившись, долго не мог устроиться на работу. В родном селе я был изгоем, от которого все шарахались, несмотря на мирное поведение и заверения трудиться честно. Пришлось с женой (женился на женщине с высшим образованием, которой помог в тяжелой ситуации) уехать в южную республику. Там работали в цирке. Потом переехали в Челябинск, где поначалу складывались неплохие отношения с известным укротителем тигров Багдасаровым. Он нас с женой взял "коверными" клоунами для заполнения пауз между номерами. Человек он крутого нрава, не сработались. Я устроился монтером по связи. В одну из командировок работал в Верхнем Уфалее. Здесь предложил свои услуги в качестве руководителя цирковой студии и получил "добро", несмотря на то, что вскоре выяснилось, что стоит за 15-летним "пробелом" в трудовом стаже. Мне поверили, за что я благодарен прежде всего начальнику управления культуры Л. Костюковой. Долго с женой, с которой работаем вместе, жили в общежитии. Квартиру получил, когда провел в Уфалее всероссийский фестиваль цирковых коллективов. У нас со Светланой две девочки, приобщаем их к цирку.
Я на арене клоун не только потому, что с детства мечтал об этом. Еще и потому, что в душе остаюсь большим ребенком, в котором неутолима жажда забавляться и веселить других. Убежден: клоун должен быть добрым человеком, чтобы рядом с ним было легко, комфортно и детям, и взрослым. Он должен быть обаятельным, излучать добрую энергию, притягивать, как магнитом, не только взгляды, но и сердца зрителей. Однажды, выступая в Челябинском цирке, я поспорил с режиссером телевидения, настаивавшем на "подсадной утке" для клоунского номера с участием зрителей. Хорошему клоуну, который должен быть еще неплохим психологом, прокол со зрителями, которых он вытаскивает на арену, не грозит. Гладко вышло и у меня.
Человек-загадка
Поехал он в Москву к Никулину, не сразу, но пробился. Высказал идею о проведении в Уфалее фестиваля, пригласил почетным гостем. Знаменитый артист идею одобрил, научил, как приняться за дело, если раздобудет денег. Подарил книжку своих анекдотов с теплой надписью. Деньги выделила городская администрация, руководителям которой Архипов сказал, что на фестиваль приедет Никулин. Юрий Владимирович не приехал, но прислал приветственную телеграмму. В фестивале участвовало около 400 артистов из разных городов страны. На следующий, 1993 год снова провели фестиваль, с не меньшим количеством участников.
Архипов с цирковым коллективом "Арлекино", а затем с мим-театром "Чарли" гастролировал по всей стране. Был в поселке, где живут работники зоны особого режима, последнего места пребывания Вячеслава в качестве зека. Там немало удивились, увидев его в роли руководителя юных циркачей. Спросили, не мафия ли ему помогает. От уголовного мира он далек, но вот память о "закрытой" жизни нет-нет да растревожит, "заноет" внутри. С ребятами из своего коллектива побывал в Тобольске, в тюрьме, которая теперь полностью стала музеем. Показал камеры и карцер, в которых сидел.
Для того, чтобы заработать деньги на развитие театра, с двумя подопечными юными артистками выступал в составе международной труппы в Польше. В этом году вновь едет в Польшу, уже с пятью помощниками.
Однажды Архипова чуть не уволили - за то, что вместо трех дней по расписанию занимается с ребятами во дворце культуры все семь дней недели. Потом, разобравшись, за это же похвалили.
Раза три хулиганы провоцировали его на драку. Удержался. Стерпел оскорбления. Ради жизни на воле. Ради жены и дочек. Ради привязанных к нему ребят из цирковой студии. Ради арены. На ней после всего пережитого, после земного ада и чистилища, он со своими идеями о добром дяде-клоуне, о большом ребенке с нарисованной улыбкой до ушей остается человеком-загадкой.
Валерий ЕРЕМИН.
г. Верхний Уфалей.