15-10-05
Михаил ФОНОТОВ
Челябинск
Два умения Александра Золотова - писать книги и издавать их - дополню третьим: составлять книги... из книг. Последний пример из этой серии - книжица размером в ладонь "Уральский сувенир" (сборник стихов известных поэтов об Урале).
Оказывается, у поэтов, которых мы знаем по хрестоматиям и антологиям, можно найти какие-то уральские мотивы, наброски и отметины. Чаще всего это что-то гостевое, проездное, визитное, что воспринимается по-разному. Мимолетность, конечно, огорчительна, однако удовлетворимся другим: даже короткие встречи с Уралом так впечатляли "великих", что исторгали из их душ поэтические строки.
Спепан Щипачев в книге "Уральский сувенир" представлен стихами о тех временах, когда над Уралом еще трубы не дымили, "мартены не красили небо в зарю" и Никита Демидов не лил чугунные ядра царю, когда "несметных сокровищ своих не зная, Урал стоял поперек Земли". Тот Урал поэт сравнивает с неграмотным гением.
У Щипачева вообще-то уральские корни, пусть и утончившиеся. В 1967 году у него вышел сборник "Серебряная Елань", в котором я выделил стихотворение "Белоярская атомная". В те годы на атомные станции еще не пала тень Чернобыля и они без обиняков восхвалялись. Щипачев воспел Белоярку, а все потому, что "атом в ней трудится - не кто-нибудь".
Николай Асеев в поэме "Урал" опоэтизировал Ерофея Маркова, того самого, который открыл уральское золото.
С той поры
пошла об Урале слава
как о сундуке
золотого сплава.
Но - пуще
силой своей полезной
стал славиться
этот сундук железный.
Нет, у Сергея Есенина не было поводов заинтересоваться Уралом, кроме одного - Емельян Пугачев, благодаря которому поэт "получил право" появиться в книге "Уральский сувенир" монологом Хлопуши, того, который голосом самого Есенина неистово допытывался: "Я хочу видеть этого человека!"
Неожиданно было встретить в стихах Игоря Северянина знакомые уральские топонимы:
Вот и воды Сыростана
миновали мы два раза.
Там бледнеет гладь Атляна,
а за ней простор Миасса.
Вот Ильменские отроги,
пресноводные озера...
Если Северянин был у нас проездом в Сибирь еще до революции, то Луи Арагон приезжал в Челябинск с визитом уже в советские годы. Его стихи абстрактно-декларативны, но нас греет уже то, что в них есть слово "Челябинск" - и даже с воклицательным знаком.
Челябинск!
Был ты каторгой в прошлом, был городом
чинуш и мундиров, где гордо
по улицам гуляла свирепость.
Челябинск, тюрьма твоя
столько страшных преданий хранит...
Сегодня, Челябинск, не ты ли
смотришь, как в бой вступили
человек и бетон?
"Уральский сувенир" предоставляет слово и Владимиру Маяковскому. Правда, оно звучит диссонансно, не в унисон, неуместно и, может быть, несносно. Находясь в Свердловске, Маяковский не мог пройти мимо темы "последний император". В стихотворении "Император" он как раз и описывает свою поездку к "девятой версте":
На всю Сибирь,
на весь Урал
метельная
мура.
За Исетью,
где шахты и кручи,
за Исетью,
где ветер свистел,
приумолк
исполкомовский кучер
и встал
на девятой версте.
Там "у корня, под кедром дорога, а в ней - император зарыт". Заканчивая стихотворение, Маяковский обращается к тем, кого прельщает корона: "Корону можно у нас получить, но только вместе с шахтой".
Стихотворение "Император" (как и "Белоярская атомная") еще раз убеждает нас, что у разных времен разные глаза, уши, голоса, чувства, суды и приговоры.
И еще одно тому подтверждение - несколько строк эстонца Юхана Смуула, в годы войны строившего завод в Чебаркуле, а через два десятилетия - лауреата Ленинской премии.
Нет силы, что могла его вернуть бы
на старый путь -
на узкую тропу.
Судьба Отечества
и наши судьбы
отныне сплавлены в одну судьбу.
Что тут сказать? Разве что усмехнуться...
У Михаила Светлова про Урал вполне традиционные стихи: "Здесь нашей мощи становой хребет! Здесь - наш Урал, здесь - кузница побед".
То же и у Сергей Васильева: "Здесь вещею силой героя-народа ковалась великая наша Победа".
Что-то личное, проникновенное проступает в стихах Ярослава Смелякова о Магнитке:
Я просто счастлив тем, однако,
Что помню зимний твой вокзал,
Что ночевал в твоих бараках,
В твоих газетах выступал.
Заканчивается сборник отрывком из поэмы Александра Твардовского "За далью даль" о том, что Урал - "опорный край державы, ее добытчик и кузнец".
Отведено в нем место и многим другим поэтам - Борису Пастернаку, Осипу Мандельштаму, Евгению Евтушенко, Роберту Рождественскому, но их произведения, может быть, и уральские, но уж никак не южноуральские, а мне было интересно отыскать в сборнике образцы того невероятного перевоплощения, когда близкая нам география переносится мастерами в поэзию.
Если по правде, стихи об Урале у классиков - не из самых лучших. Что ни говори, но и огромный талант не поможет написать "вечные" стихи, если нет "искры" от жизни и души, готовой вспыхнуть от нее. Эти декламации и декларации, эти междометия и восклицательные знаки - как палкой по пустой бочке.
Все-таки Урал, скажу так, недовоспет. В том смысле, что "недопрочувствован". Стихов много, но - мимо сердца. Нет того личного, что стало бы общим. Да, Урал достоин воспевания именно за его рудную, доменную, мартеновскую, стальную и пламенную суть. В советские годы от поэтов Урала того настоятельно и ждали - про железо и погромче, пусть и по пустой бочке. И власть получала то, что поощряла. При этом ей дела не было до того, что у поэта там, в душе. А душа его не хотела про железо. Может быть, из чувства протеста. А вернее сказать, потому, что душа еще не успела прикипеть к железу. Ведь дело не в том, что железо непоэтично. Поэтично все. Все, чем прониклась душа.
Вячеслав Богданов не раз признавался так:
Я запел бы о городе песню,
Да деревню обидеть боюсь.
Ты, деревня, прости,
Дорогая,
Город стал мне хорошим отцом.
Я меж вами стою
И не знаю -
Ну к кому повернуться лицом.
В сущности, вся поэзия Богданова об этом:
Для сердца так необходимо
Ветрами Родины вздохнуть...
И после домен, коксохима
В таком просторе утонуть.
И еще раз:
Завод, завод...
В твоих стальных цехах
Я возмужал
И, кажется, стал счастлив,
Но сердце давит нестерпимо
Страх -
К родной земле почти я непричастен.
Богданов - поэт еще вполне "есенинский". Разумом он на заводе, а сердцем - в деревне. Он, конечно, знал, что его деревенская ностальгия - не в струю, но у него хватало норова вопреки всему петь свое ретро. При всем при том именно Богданов был одним из тех, кто хотел и смог объясниться с заводом честно, искренно, без фальши. Он и еще Михаил Львов, который имел отвагу назвать домны святыми. Ведь дело не в том именно, чтобы прославить Урал, воспеть его и возвеличить, а сказать о нем пусть с горечью и печалью, но - с любовью. Полюбить Урал таким, каков он есть, - этого он ждет, как и все мы, грешные.
А теперь, когда выросло городское поколение поэтов, когда им дано петь о чем угодно, есть ли проникновенные, пронзительные, трепетные - "вечные" и всеобщие - стихи об Урале? Не знаю.
Может быть, я не прав. Рад ошибиться. И хорошо бы меня опровергнуть еще одним сборником, в который поэты дали бы свои лучшие стихи об Урале.