15-10-97
В конце октября выйдет из печати моя книга "Палачи и жертвы". В ней на основании следственных дел, которые хранятся в архиве ФСБ (КГБ) Челябинской области, рассказано о трагической судьбе писателей и журналистов 30-40-х годов.
Данные, которые публикуются в этой статье, в книгу войти не успели и являются как бы дополнительной к ней главой.
Приходится только удивляться "умению" тех, кто целые десятилетия занимается изучением жизни и творчества Бориса Ручьева, оставлять в стороне важные страницы биографии, как связанные с его арестом, так и с его реабилитацией. Они до сих пор не проникли в тайну Бориса Ручьева. Мне удалось найти, раз я искал, целый ряд документов, представляющих первостепенный интерес для всех, кому дорог этот самый талантливый поэт Южного Урала. Я нашел и опубликовал его следственное дело, нашел его вторичные показания, данные в 1956 году. Сейчас ввожу в научный оборот еще ряд интереснейших документов. Впервые публикую письмо Бориса Ручьева на имя Председателя Совета министров СССР Г.М. Маленкова, написанное в 1954 году. Из текста видно, какие надежды возлагал на это письмо Ручьев. Возможно, именно данное письмо стало основой для пересмотра дела Ручьева в 1956 году.
Текст письма, написанного рукой Ручьева, открывается небольшим красным штампом, в котором проставлена дата получения - "9 авг. 1954 г." (во всех публикуемых документах сохраняется орфография оригинала).
"Председателю Совета Министров СССР тов. Маленкову Георгию Максимилиановичу Гр.-на Кривощекова-Ручьева Б.А. Рождения 1913, проживающего в Киргизской ССР
прошение.
Я, Кривощеков-Ручьев Борис Александрович, б. комсомолец-журналист, 26 декабря 1937 г. 24-летним юношей был арестован органами НКВД в гор. Златоусте Челябинской области. На следствии, которое велось в Челябинске, мне было предъявлено обвинение в участии в Уральской контр-революционной организации правых. Следствие исходило якобы из показаний, не показанных мне, В.Ф. Губарева (Прервемся на секунду. Здесь Б. Ручьев или слукавил, или забыл обстоятельства своих показаний на допросах, или сами обстоятельства допросов. В деле имеется такая запись:
Вопрос: Вам предъявляются собственноручные показания Губарева - И.Н.), Луговского И.В., Антонова Н.С. - моих товарищей по двухлетней работе в областной комсомольской газете "Сталинская смена" и Макарова В., товарища по четырехлетней работе на Магнитострое.
Несмотря на все мои протесты и отрицания клеветнического обвинения и доказательства невиновности, грубо попираемых следствием, 28/VII-38 я был осужден выездной сессией Военной Коллегии Верховного Суда ССР по ст.ст. УК РСФСР 58-7, 17, 58-8, 58-11, приговорен к лишению свободы на 10 лет, с поражением в правах на 5 лет.
Кстати, (как я узнал впоследствии) мой товарищ магнитогорский поэт-коммунист Макаров Василий Александрович, который по материалам моего дела, сработанного следственными органами, является моим вербовщиком в к-р. организацию правых, примерно в то же время умер (Прервем снова письмо Ручьева. Макаров не умер, а был расстрелян. - И.Н.) в Магнитогорской тюрьме до суда, а позднее посмертно был полностью реабилитирован теми же органами НКВД, о чем было объявлено его семье и товарищам по работе.
Тем не менее, я был вынужден отбывать десять лет заключения в Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерях. На свои многочисленные жалобы в Верховные Органы Советского Государства я не получил ни одного ответа, очевидно, жалобы не доходили по назначению. За десять лет заключения в тяжелых условиях крайнего Севера-Востока, изо дня в день работая на разных работах от забойщика до медфельдшера, я, безукоризненно выполняя порученные мне обязанности и задания, не получил ни одного взыскания, не совершил ни одного антиморального и противодискридитарного поступка, о чем вы можете запросить руководящие органы УСВИТА.
Через десять лет, 26/XII-1947 г., освободившись из лагеря без средств к существованию и выезду и проработав еще полтора года по вольному найму, лишь в 1949 г. я получил возможность выехать на "материк", заслужив за 12 лет работы на Колыме каверзный туберкулез легких, тяжелое расстройство нервной системы, так называемый "волчий билет", по которому трудно получить хотя бы сносно оплачиваемую, интересную, близкую специальности работу, и 39 статью в паспорте, запрещающую мне прописку в областных и столичных городах. Не имея права проживать на родине по старым местам жительства и работы в Челябинске, Магнитогорске или Свердловске, потеряв личную семью, т.к. жена за годы заключения, не имея известий об мне, вышла замуж, я не смог найти приюта и в доме отца, проживающего в столице Киргизии - гор. Фрунзе.
За последние 5 лет свободной жизни мне пришлось очень тяжело жить по разным захолустьям Урала и Киргизии, работать в разных случайных специальностях на хозяйственной и счетной работе и систематически терпеть за свое прошлое немало несправедливых оскорблений со стороны встречающихся еще у нас должностных чиновников и перестраховщиков. Все это расшатало мое здоровье настолько, что в прошлом году я получил полное освобождение от воинской обязанности по ст. 19 гр. 1, а сам нахожусь сейчас на излечении от тяжелого недуга в Республиканской психиатрической больнице. Из родных и близких у меня остались: вторая моя семья - жена с 4-летним сыном, живущая в далеком горном районе Киргизии на маленькую зарплату счетного работника, и в г. Фрунзе 72-летний отец Кривощеков Александр Иванович, заслуженный учитель Киргизии, пенсионер, полный инвалид - вследствии склероза сердечно-сосудистой системы, полностью потерявший способность к передвижению, ухаживает за которым моя мать 67-летняя старушка. Кроме меня поддержать их в старости некому, т.к. единственный брат мой Всеволод в 1944 году погиб, защищая Родину от фашистов, а я, как видите, в моем сегодняшнем положении больной и бесправный человек, на 42-м году жизни сам поставлен перед лицом нищеты и полуголодного существования.
При этом, никогда не будучи человеком чуждым Советскому народу, зная и понимая каждое решение партии и правительства, душевно переживая каждое событие в жизни нашего государства, тем более я невыносимо переношу сознание своей судьбы, своей отрешенности от настоящего здорового дела.
И потому, надеясь излечиться от мучающих меня недугов и стать способным к выполнению любой нефизической работы, полтора года назад, окончив срок поражения в правах, я обращаюсь к Вам, Георгий Максимилианов, и убедительно прошу Вас помочь мне в крайне тяжелом положении следующим.
1. Снять с меня 39 статью паспортизации и разрешить проживать в г. Фрунзе в доме отца, что даст мне возможность нормально работать и жить с моими стариками-родителями, поддержать их в старости и обеспечить уход за инвалидом-отцом.
2. Разрешить мне на равных правах со всеми советскими людьми, ранее не подвергавшимися дискредитации, получить работу по моим силам, знаниям и способностям, близкую и родственную моей основной специальности журналиста.
С 1930 по 1937 г., работая в редакциях газет и журналов в Магнитогорске, Свердловске, Челябинске и Златоусте, будучи уральским поэтом, членом Союза Советских писателей СССР, имея ранее свои литературные труды, несмотря на свое физическое и правовое состояние, я никогда не переставал учиться, систематически, даже в заключении, творчески работать над собой и смогу еще принести пользу Советскому государству.
Прошу Вас рассмотреть мое прошение (и вследствии лечения, не имея пока постоянного адреса) сообщение о Вашем решении направить в адрес моего отца: г. Фрунзе, Сукулукская ул., 6, Кривощекову Александру Ивановичу.
10/VIII-54 г. Б. Кривощеков-Ручьев".
В деле проверки хранятся протоколы допросов ряда писателей Челябинска и Свердловска, которые были вызваны в органы КГБ в качестве свидетелей в 1956 году.
Впервые я публикую тексты показаний М. Гроссмана, Л. Татьяничевой и свердловчанина И. Санникова-Куштума.
Если челябинцы всеми силами старались помочь своему товарищу, то о Куштуме этого не скажешь.
9 апреля 1956 года был допрошен в качестве свидетеля челябинский писатель Марк Соломонович Гроссман. Из анкетных данных допрошенного. Родился в 1917 году, в городе Ростов-на-Дону. Образование высшее - закончил Магнитогорский пединститут в 1936 году, журналист, писатель. В то время занимал должность ответственного секретаря Челябинского отделения Союза писателей СССР. Награды: две медали "За отвагу", "За боевые заслуги", "За оборону Сталинграда", "За победу над Германией". Майор.
Переходим непосредственно к тексту показаний.
"На поставленные мне вопросы могу сообщить следующее.
1. Бориса Кривощекова (литературный псевдоним - Борис Ручьев) я знал в основном по Магнитогорску в начале 30-х годов.
В 1931 году вместе с отцом, врачом Центральной больницы, я приехал на строительство Магнитогорского комбината. В том же году, будучи учащимся школы ФЗУ, я написал свое первое стихотворение о Магнитогорске и впервые пришел на занятия городской литературной организации (в то время она называлась литбригада им. Горького, впоследствии отделение Союза писателей СССР). Там, в литературной бригаде, я впервые услышал фамилию бетонщика Ручьева (На секунду прервем показания Марка Соломоновича и обратим внимание на очень важную деталь в показаниях: "бетонщик Ручьев" подчеркнуто. Очень важное для следствия положение - рабочий-бетонщик. Снимается весь комплекс вопросов о социальном происхождении. - И.Н.) и увидел самого автора.
Уже тогда, по первым, часто еще очень несовершенным стихам Б. Ручьева, можно было предположить, что это интересный, самобытный поэт с серьезным будущим.
Стихи Б. Ручьева того времени были посвящены острым вопросам жизни коллектива гигантской стройки - борьбе за план (стихи "Эти годы"), новым взаимоотношениям людей социалистического общества ("Песня о страданиях подруги"), борьбе с лодырями и чуждыми советскому обществу людьми ("Разговор бригадира Козлова со своим другом Щукиным").
За несколько лет (1931-1935 гг.) Б. Ручьев стал широко известен на Урале, выпустил книгу стихов "Вторая родина" о Магнитогорске, одним из первых уральцев, вместе с Александром Авдеенко, стал печататься в Москве. Пресса довольно широко писала в то время об успехах молодого поэта. Стихи Ручьева высоко оценивались рядом известных поэтов, в частности, В. Луговским. В постановлениях областных и городских партийных организаций и руководства комбината Б. Ручьев несколько раз отмечался как талантливый писатель рабочего класса (Гроссман сознательно подчеркивает пролетарскую сторону, пролетарское направление поэзии Ручьева, чтобы снять вопрос о направлениях, которых придерживался поэт в своем творчестве - И.Н.).
Если мне не изменяет память, Б. Ручьев был делегатом 1-го съезда Советских писателей. Видимо в середине 30-х годов Б. Ручьев переехал в Челябинск. В 1936 году я окончил институт и год работал учителем в селе. В 1937 г. переехал в Челябинск и занялся журналистикой и литературной работой.
В эти сроки поэты Б. Ручьев, В. Макаров, М. Люгарин, В. Губарев были арестованы.
Мне по поручению обкома партии пришлось некоторое время работать оргсекретарем областного отделения писателей. Вскоре, в 1938 г. я был призван в армию и до конца Великой Отечественной войны находился в ее рядах. После демобилизации работал в центральной газете "Гудок", затем ее корреспондентом в Ташкенте и Челябинске. В Челябинске, вероятно, в 1951 году на одном из литературных собраний я увидел Б. Ручьева, видимо, реабилитированного или отбывшего срок заключения, затем, возможно, через год или два я встретил его на улице в Челябинске и из короткого разговора узнал, что он назначен уполномоченным Мин. заготовок и уезжает в г. Джамбул (Казахстан). С тех пор ни я, ни товарищи о нем ничего не знаем. Стихи за его подписью в печати все эти годы не появлялись.
2. О деловой и политической характеристике Б. Ручьева. Об этом мне трудно сказать много.
В 1931 году мне было 14 лет, я писал свои первые, как полагаю сейчас, весьма наивные и слабые стихи, и у Б. Ручьева, тогда уже известного на Урале поэта, не было основания замечать мои слабые опыты. Поэтому все мои впечатления о нем - это, главным образом, впечатления от его стихов. Ни в то время, ни позже у меня не возникали подозрения, что у Б. Ручьева - чужие, несоветские стихи. Как я говорил, это были стихи на боевые, острые темы. В них было немного недостатков, объясняемых возрастом, нехваткой опыта и культуры, но это другой разговор.
3. Что касается того, что Б. Ручьев якобы пропагандировал произведения "врагов народа" Б. Пастернака, С. Есенина, Б. Пильняка и П. Васильева, то можно сказать следующее: Борис Пастернак и Сергей Есенин - крупнейшие поэты России и никогда "врагами народа" не были. Это - глупое обвинение. Борис Пильняк и Павел Васильев действительно были обвинены. Мне трудно судить в какой степени эти обвинения имели под собой почву.
Могу лишь сказать, что ни мне, ни другим товарищам в моем присутствии Б. Ручьев никогда ничего не говорил об этом.
Могу предположить, что стихи С. Есенина и П. Васильева нравились Ручьеву. Но едва ли мог Б. Ручьев любить да еще "пропагандировать" стихи Б. Пастернака - очень сложного и труднопонимаемого поэта, или туманную прозу Б. Пильняка. Если и были случаи, когда Б. Ручьев положительно отзывался о произведениях двух последних писателей, то, вероятно, это шло от желания деревенского парня показаться более культурным. Надо помнить, что в то время это были известные писатели. И в частности Владимир Владимирович Маяковский считал Бориса Пастернака своим учителем.
Вот вкратце то, что я могу сообщить по интересующему Вас вопросу.
М. Гроссман".
Татьяничева Людмила Константиновна дала свои свидетельские показания 17 апреля 1956 года. Из анкетных данных.
Рождения 1915 года, г. Ардатов Мордовской АСС.
Адрес: г. Челябинск, Пушкина, 55а, кв. 15.
Член КПСС с 1941 года.
Окончила Литературный институт в 1941 г. Писатель.
Муж - Смелянский Николай Давыдович.
С 1944 по 1954 (с перерывом два года) работала ответ. секретарем Челябинского отделения ССП.
Награды: орден "Знак почета", медаль "За трудовое отличие".
Показания печатаются с некоторыми незначительными сокращениями, которые не искажают ни текст показаний, ни основные мысли.
"По существу дела считаю необходимым сообщить следующее. Бориса Александровича Ручьева (Кривощекова) я знаю с 1933 года. В то время я только еще начинала принимать участие в литературной жизни, а Борис Ручьев был уже известен в областной литературной организации как молодой одаренный поэт. Его стихи печатались не только в периодической прессе, но и отдельными сборниками. Первая книга Б. Ручьева "Вторая родина" вышла в 1933 году и была неплохо встречена критикой и читателями. Книга эта посвящена строительству Магнитостроя. Темы для своих стихов Б. Ручьев брал из окружающей его жизни. Он писал... о бетонщиках и горняках, рассказывал о их работе, дружбе и любви (интересно отметить, что показания Татьяничевой в основных положениях не противоречат и даже не дополняют показания М. Гроссмана, а перекликаются с ними и лишь изложены несколько другими словами - И.Н.).
Стихи Б. Ручьева были пронизаны бодростью, молодым задором, как хорошо они принимались на литературных вечерах, которые литераторы Магнитки проводили в рабочих общежитиях, а иногда непосредственно на стройке.
В 1934 г. книга стихов Б. Ручьева вышла в Москве, и молодой поэт был принят в члены Союза Советских писателей. Я не помню, кем из признанных советских поэтов увлекался Б. Ручьев, но если же касаться поэтов, ему нравились стихи М. Светлова, Э. Багрицкого.
Читал Б. Ручьев стихи Сергея Есенина, юбилей которого так широко был отмечен недавно советской общественностью. Лучшие стихи Сергея Есенина являются достоянием советской поэзии и интерес к ним вполне закономерен.
Что же касается Пильняка и Пастернака, то я не помню, чтобы Ручьев цитировал их или говорил о их творчестве.
В 1935 году Б.А. Ручьев переехал из Магнитогорска в Челябинск, и я почти ничего не могу сказать о челябинском периоде его жизни. Стихи, которые публиковались в печати, я читала. Они говорили о росте мастерства поэта и его работе над словом.
Если судить по опубликованным стихам 35-36 г., то они, как и магнитогорские стихи Ручьева, отличались бодростью и не несли отпечатка упаднических настроений.
Б. Ручьев еще может создать много ценных произведений в нашей советской литературе.
17/IV-1956 г.
Л. Татьяничева".
Совершенно другой характер носят свидетельские показания свердловского писателя Санникова-Куштума Николая Александровича, старшего редактора Свердловского книжного издательства. Он дал их 21 апреля 1956 года.
"Вопрос: Знаете ли Вы Ручьева-Кривощекова Бориса Александровича?
Ответ: Да, Ручьева-Кривощекова Бориса Александровича я знаю с 1933 года по совместной работе в Свердловском отделении Союза писателей СССР. Он был поэт.
Вопрос: Охарактеризуйте Ручьева-Кривощекова с деловой и политической стороны.
Ответ: Как поэт Ручьев-Кривощеков был творчески одаренным человеком. Примерно в 1933 году у него в Свердловске вышла первая и единственная книжка стихов под названием "Вторая Родина", положительно оцененная в то время, за что он был принят в Союз Советских писателей. Стихи были посвящены в основном строительству Магнитогорского металлургического комбината. (Непонятно, почему Куштум умолчал о книге поэта, изданной в Москве - И.Н.). Хотя Ручьев-Кривощеков и писал стихи на трудовую тематику, однако он был политически незрелым человеком. Активного участия в работе Союза Советских писателей не принимал. Успех его первых стихов и солидный гонорар вскружил и ему голову, и он, будучи по своему характеру человеком мягкотелым и неустойчивым, начал пить и постепенно опускаться. Фактов антисоветских высказываний мне не приходилось от него слышать.
Вопрос: Какие взаимоотношения были у Ручьева-Кривощекова с Харитоновым, бывшим председателем Свердловского отделения Союза Советских писателей?
Ответ: Взаимоотношения Ручьева-Кривощекова были, я бы сказал, самые дружеские. Харитонов поддерживал его и морально, и материально, печатал его стихи в журнале "Штурм" и в газете "Уральский рабочий". Ручьев-Кривощеков бывал, по его словам, и на квартире у Харитонова, где участвовал в попойках. Так как Ручьев-Кривощеков стал много пить и дискредитировать своим поведением Союз писателей и Харитонова как его руководителя, он решил от него избавиться и предложил ему переехать в Челябинск, куда он и уехал примерно в 1936 году. Больше я о Ручьеве-Кривощекове ничего не имел до его возвращения из заключения примерно в 1948 году, когда он приезжал в Свердловск из города Куса Челябинской области. За что он отбывал наказание, он мне не говорил, я же из деликатности не спрашивал.
Вопрос: Ваши отношения с Ручьевым-Кривощековым?
Ответ: Мои отношения с ним были дружеские, так как нас сближала творческая работа в области поэзии одного плана - плана трудовой тематики. Случалось иногда бывать совместно в кафе Дома литераторов. Я его не раз дружески предупреждал от излишней выпивки, но это не помогало, хотя он и обещал сдерживаться".
Вот и все. На сегодняшний день других документов пока нет, но их нужно искать и они обязательно появятся.
Следующим делом, которое я собираюсь предать гласности, станет дело Харитонова.
Игорь НЕПЕИН.
г. Челябинск.