16-01-02
Михаил ФОНОТОВ
Челябинск
О чем помнит Челябинск в своих памятниках? О том, что воевал? О том. Танк на Комсомольской площади, башня, на которой стоит танкист-доброволец на улице Кирова, Вечный огонь на аллее Славы, "Память" на Лесном кладбище - это (и другое) о войне, об Отечественной. И все-таки остается ощущение, что Челябинск в долгу перед памятью о том надрывном, надсадном подвиге тыла и фронта. Память не должна быть скромной.
Орленка Льва Головницкого я узнал сразу. Будто где-то его видел. Он вихраст, белобрыс и вроде бы рыжеват. Голос у него с хрипотцой. Вылинявшая рубаха навыпуск, мятые штаны с заплатами на коленях. Я вижу, как он спрыгивает с забора, пронзительно свистит и уводит за собой ватагу мальчишек. А то он на пороге трактира. А то на улице - замешкался, замер: с крыльца особняка в сопровождении родителей спускается девочка в белом платье - будто принцесса из сказочного мира.
Он возвращался из разведки, когда у речного брода его настигли всадники. Орленок не давался им, пока те обрывком веревки не связали ему руки. На допросе он только хмурил брови и упрямо отворачивал лицо.
Осенним утром Орленок шел по деревенской улице, и женщины у калиток утирали слезы: "Дитя ж еще:" Он, связанный, шел впереди, двое за ним, с винтовками:
Скульптор Лев Головницкий создал узнаваемый образ. Создал и подарил Челябинску.
Кстати, "в жизни" орлят было много. У нас на Урале известен Федя Горелов, который был повешен на сосне в пригороде Миасса в мае 1918 года. А миньярские партизаны Орленком звали Шуру Орлова, которого колчаковцы изрубили штыками летом 1919 года.
Памятники ставятся навсегда. Не на десять лет, не на пятьдесят и не на сто лет. Память не имеет срока.
Архитектор Евгений Викторович Александров однажды рассказывал мне:
- Памятник Цвиллингу первоначально был гипсовым. И скоро стал он разрушаться. Вызывают меня в обком: нужен новый постамент под бюст Цвиллинга. А сам бюст, выходит, останется гипсовым. Нет, говорю, я не согласен. А они мне: как же так, скульптор Макаров согласился. Согласился? Что ж, это его дело, а я против. Что же вы предлагаете, спрашивают. Я предлагаю бюст выполнить в граните и поставить его на гранитный постамент. Они мне: у нас гранита нет, у нас мастеров нет: И сколько это будет стоить?
Через некоторое время вызывают снова в обком: ваше предложение принято. А что скульптор? И он согласился. Ну и ладно. Съездил я в Житомир, там по моим чертежам вырубили цельный гранитный постамент весом 18 тонн. В Москве по модели скульптора высекли гранитный бюст. Осталось только бюст и постамент привезти и установить в сквере.
У соснового бора, как бы в уединении, в глубоком раздумье стоит в длиннополом плаще, будто в шинели, Игорь Курчатов. Стоит и смотрит на город. А за его плечами и выше его - расколотый атом. Не о подвиге ученого и не во славу свершенного им монумент Вардкеса Авакяна. А о чем он? О сомнении? О раскаянии? О сожалении? Не зря так судорожно Курчатов сжимает полы плаща:
Правильно, однако, что Игорь Курчатов стоит в раздумьях на опушке городского бора. Ему хватило ума создать атомную бомбу и ему хватило души усомниться в ней.
Такая у нас память. Не думаю, что случайно. n