17-09-08
Лидия САДЧИКОВА
Челябинск
О первом рассказе
Первый опубликованный рассказ - "Бумажная победа", который потом вошел в "Детство-49" - маленький, красиво иллюстрированный сборник. А тот рассказ, между прочим, был напечатан в газете "Пионерская правда". А вообще-то моя первая настоящая книга была выпущена, когда мне исполнилось пятьдесят лет.
О миссии писателя
Никогда не настраивалась на то, что стану писателем и возьму на себя какую-то миссию. В результате она все же образовалась. Меня это не радует. Не хочу, чтобы меня спрашивали о прогнозах существования человечества, об отношении к грузинскому или другому военному конфликту. Я не Лев Толстой и не берусь отвечать на вопросы. Моя специальность - вопрос поставить, обойти его справа, слева, посмотреть, как он выглядит, предположить возможные к нему подходы. Именно так построена книга "Даниэль Штайн, переводчик". В ней не даю никаких рекомендаций. Единственное осознанное послание к читателям - думайте, пожалуйста! Разрешать кризисы надо самим, не полагаясь на кого бы то ни было.
Об экологии чтения
Я постоянно говорю о проблеме экологии чтения. Нас волнует срок годности пищевых продуктов, следим за их качеством, но не всегда обращаем внимание на то, что засовываем в свою голову. Многие покупают книги, исходя из яркости обложки или доступности цены. Не хочу навязывать своего вкуса, каждый имеет право выбора, однако советую: надо внимательно смотреть, что покупаешь. Россия по-прежнему остается читающей страной. Но, видя в транспорте огромное количество глянцевых журналов в руках, понимаешь: эти люди не читают, они сами по себе продукт общества потребления.
Чтобы как-то противостоять этому и обнаружив к тому же, что в провинции вообще нет книг, которые читаю я, организовала фонд "Хорошая книга". Средств у фонда пока нет, но деньги обещали, и тогда мы будем рассылать те книги, которые лично я считаю хорошими. Издательство "ЭКСМО" подарило мне 16 томов - классика и современная литература. Много подобных книг перепало и от издательства "Вагриус". Есть договоренности с другими издателями. Мы будем по определенной схеме дарить их периферийным библиотекам. Не знаю, как пойдет этот проект, совсем не умею собирать деньги. Не получится - закрою. Получится - слава Богу.
О премиях и рынке
Я всегда считала, что работаю не для рынка, а для себя. Не было намерения его завоевать. Удача, что рынок меня принял. Мог не принять.
Я просто сидела и работала, сидела и работала. Не ты выбираешь премию. Премия выбирает тебя. И ты попадаешь в довольно нервную ситуацию. Главное, чтобы это не нарушило твой душевный покой. Премии приятны, но в каком-то смысле опасны. Некоторые писатели с ума сходят от переживаний, портят отношения с собратьями по перу, ревнуют, завидуют. Тем не менее премий должно быть много, они помогают молодым продвинуться к читателям и увеличить тиражи. Не надо только придавать этому большое значение внутри себя.
О двух любимых профессиях
Если бы еще раз выбирала профессию, выбрала бы именно ту, первую. Генетика и биология потрясающе и безумно увлекательны. Нужно было прожить еще одну жизнь, чтобы понять, насколько они важны. Дают ощущение целостности мира, его красоты, связанности одного с другим. Иногда сожалею, что рассталась с первой профессией. Но так сложились обстоятельства. Весь отдел института общей генетики, где я работала, был уволен за самиздат.
Что касается литературного труда, всякий раз, когда заканчиваю толстую книгу, говорю себе: "Больше никогда в жизни!". Кажется, что берусь за задачу, превышающую мои собственные возможности. Особенно сверхсложной была последняя книга о Даниэле. Я люблю писать рассказы, пространство в 21 страницу идеально. Но если тема тебя занимает и есть желание глубоко высказаться по этому поводу, тогда этого объема недостаточно. Приходится обращаться к большой форме и с нею тяжело и кроваво сражаться.
Я ведь никогда не училась тому, что называется литературой. Даже не имею гуманитарного образования (его, кстати, мне очень не хватает). Правда, в 80-е годы ходила пару лет на семинар, где занимались драматурги, писавшие сценарии для мультфильмов. Очень интересная работа. Концентрация предельная: ни одного лишнего слова. Порой весь фильм состоит из одного эпизода. Так что единственное, чему я научилась не сама, а от учителей, - это строительство эпизода, что помогло в дальнейшей работе. Ведь эпизод - азбука писательского дела. Не из предложений и глав, а из этой минимальной структуры состоит книга.
О героях и сюжетах
Это всегда некая равнодействующая между твоим опытом и фантазией. Насколько удачно складывается сюжет или выписывается герой, зависит от результата твоей синтетической работы. Избегаю портретирования, имея печальный опыт, когда реальный человек узнавал себя в персонаже. Даже роман "Даниэль Штайн, переводчик", где прототипом было абсолютно конкретное лицо, кармелитский монах (изумительный, уникальный человек, возможно, святой), я написала только после его смерти. И то тревожилась: что скажет его брат, дававший мне интервью и понимавший, что пишется книга. А если бы был жив Даниэль Руфайзен, я бы свою книгу не решилась опубликовать.
Наиболее приближенной к моей реальной жизни книгой назову "Сквозную линию". Эта женская книжка о женской лжи - самая правдивая из всех, что я написала.
В одном из рассказов женщина сообщает подруге, что ее ребенок - пятый, а четыре предыдущих умерли. Эта история в самом деле произошла со мной. Я была молодой мамашей, познакомилась с очаровательной рыжей англичанкой, как ее потом и описала в книге, что стало моей ошибкой. Но дело в том, что она мне очень нравилась: такая яркая, восхитительная. Три вечера подряд рыдала, страдала, слушая перипетии ее судьбы, и сколько портвейна нами было выпито для успокоения нервной системы. Знакомые потом сказали, что все ее умершие дети - плоды ее воображения. Как я была оскорблена!
Когда вышла книга, в героине она себя узнала, дико расстроилась и горько, как мне говорили, плакала. Хотя книжку не читала, ей ее пересказали, а из России в то время уже уехала. Общие друзья сильно упрекали меня за этот поступок. Я написала ей письмо: "Прости, дорогая, не хотела тебя ранить". Но не была прощена: она мне не ответила. Долго я себя чувствовала виноватой. Чего мне стоило сделать ее итальянкой и немножко подальше оторвать эту историю от реальности?! Когда такое случается, понимаешь: у писателя тоже есть некие этические обязательства перед окружающими. Нельзя трогать частную жизнь других людей. Сейчас вынашиваю потрясающий сюжет, очень хотела бы написать. Но напишу тогда, когда один человек умрет. А может, я умру первой, и тогда никто об этой истории не узнает.
О кино, театре и работе над сценариями
Однажды в 80-е годы я отдала свой сценарий одному режиссеру, который его в работу не взял, а вскоре вышел телевизионный фильм на основе одного из моих сюжетов. Украл, в общем. Мне советовали: "Подавай в суд". Нет, не буду трясти своими рукописями. В каждой профессии есть свой риск.
По моим сценариям поставлено несколько спектаклей и фильмов. Гораздо чаще они огорчают, чем радуют. Есть чувство, что я бы это сделала иначе. Я поняла, что работа драматурга в сущности подсобная. Ты не отвечаешь за конечный результат. Режиссер сделает совершенно не то, на что ты рассчитывал. Правда, если ты заранее готов к этому, то переживаний меньше. Вот Грымов уговорил меня поставить "Казус Кукоцкого". Картина получилась достойная, честная, профессиональная, с хорошими актерами.
Не так давно гостила у Тонино Гуэрро. Один из брендов Италии. Он уже такой старенький! Уходящая натура. Весь городок подчинен ему, все его знают. Большой дом, сорок кошек, скульптуры, которые он сам лепит. Но когда открываешь его фильмографию, то восторгу нет предела: этим "дедушкой" написана половина европейского кино. Ясно, что его истории создавались совместно с режиссерами. Правильная формула взаимоотношений в кино: сценарист - подсобная фигура, а ведет всегда режиссер.
Я мечтаю написать один киносценарий, даже на этот счет велись какие-то вялые переговоры. Речь идет о "Даниэле Штайне, переводчике". Не скрою: мне хотелось бы, чтобы этот фильм появился. Но у меня очень большие амбиции. "Даниэля:" точно не отдам в приличные руки. Эти руки должны быть: прекрасные. Если они не подвернутся, значит, фильма не будет.
О книге "Даниэль Штайн, переводчик"
В 1993 году будущий герой этого романа пришел ко мне в дом. Я видела его живьем только тогда, один раз в жизни. Впечатление на меня он произвел неизгладимое. Возникла идея снять о нем кино, о чем договорилась со своей приятельницей Леной Костюкович, автором фильма о Бродском. В Хайфу к Даниэлю даже съездил кинооператор. Но денег на кино мы не нашли. Тогда я решила: напишу документальную книжку, и быстро это сделала. Но книжка никуда не годилась. Мне было известно, что о нем уже написана научная книжка, автор - одна английская профессорша. Меня попросили эту книжку перевести. Чем больше я сидела над ней, тем меньше она мне нравилась, даже начала раздражать. Я списалась с автором, спросила, нельзя ли мне сделать комментарий и предисловие. Автор вполне резонно на меня обозлилась и ответила: "Если не нравится, напишите свою книгу", что я и сделала. Но мне снова не понравилось. Позже еще раз написала. Потом Даниэль умер. Я в тот момент уехала по стипендии в Бельгию и оказалась там как бы на необитаемом острове. Не подключался Интернет, связи ни с кем не было. Англоговорящая владелица дома уехала. Обслуживающий персонал понимал только по-фламандски. Единственным объектом общения был индонезийский ковер из мелких разнообразных клеточек. Я на него тупо смотрела (медитировала) и в конце концов пришла к мысли: нужно отказаться от идеи документальной книги, дать герою другую фамилию, сохранив его биографию. И полностью поменять окружение, так как многие еще живы, а ситуация в Израиле сложная, дезавуировать мне никого не хотелось. Полтора года "не вылезала" из романа. Даниэль Руфайзен умер в больнице от банального сердечного приступа. Я же придумала эффектный конец: он погибает в автокатастрофе на горе Кармель, где совершается схождение огненной колесницы и, согласно христианской легенде, Илья-пророк восходит живьем на небо. А еще придумала такой финал: после гибели героя в его почтовый ящик опускают письмо, в котором сказано, что на него накладывают запрещение служить.
В книге полно исторического материала, и проверок нужно было сделать безумное количество. Я поехала в Израиль к своему приятелю - профессору религиоведения. Он там познакомил меня со священником, которого прислали из Ватикана на место Даниэля. Ужасно симпатичный молодой высокообразованный итальянец. И вдруг он говорит: "Даниэль вовремя умер, пожил бы еще - получил бы запрещение". Я удивилась: откуда ему известно, что я этот эпизод придумала? Книжку, не зная русского языка, он не читал. Оказалось, что через полтора месяца после смерти Даниэля действительно на его адрес пришло письмо из конгрегации вероучения, отправленное до его смерти и подписанное бывшим епископом, нынешним папой Бенедиктом XVI, и в нем - запрещение служения. Моя смелая выдумка совпала с реальностью. Это самый счастливый факт моей писательской биографии.
О коллегах и друзьях
Среди моих друзей очень мало писателей. Всю жизнь дружу с художниками. Муж Андрей художник. В этой среде больше встречаю близких мне по духу людей. Из писательского мира я дружна с Сергеем Калединым. Когда появилась в журнале "Огонек" моя первая публикация "Бронька", а я Каледина знала только как автора замечательной повести "Смиренное кладбище", но лично мы не были знакомы, у меня раздался звонок. Он сказал: "Слушай, я прочитал твой рассказ. У тебя есть еще?" - "Есть". - "Где ты живешь?". Я сказала. Через 20 минут он был у меня. Чрез два года его заботами вышла моя черно-белая книжечка с иллюстрациями его жены Оли. Это был класс! Сережа мне преподнес урок, который я запомнила на всю жизнь. Вот так себя надо вести. Писательское сообщество сложно организовано, такое движение души, как у Сережи, - большая редкость. Я потом, когда ездила на Запад, завязав связи с издателями, всегда таскала туда рукописи моих знакомых и незнакомых, считая, что это есть правильное поведение. А с Сергеем мы подружились.
О материальном достатке
Я много-много лет жила более чем скромно. С 1983 года занимаюсь литературным трудом и еле сводила концы с концами. С середины 90-х годов, когда мои книжки стали издавать на Западе, гонорары были очень умеренные, но тогда долларово-рублевый эквивалент был таков, что на сто баксов я могла прекрасно существовать месяц. Потом пошли большие тиражи и большие заработки. Но я, вероятно, скорее исключение, чем правило. Потому что прежде чем писатель дойдет до такой удачной ситуации, как у меня, нужно много и терпеливо работать. Достаточно тяжело прийти к этому достатку. Писательская работа не приносит больших заработков. Не надо ориентироваться на Акунина или Лукьяненко и даже на меня, хотя я не миллионер, а всего лишь высокооплачиваемый человек.