18-01-03
Михаил ФОНОТОВ, Челябинск
Вдруг звонок.
- С вами говорит Полина Григорьевна Гавриленко, в девичестве Ситникова.
- Я слушаю вас.
- Недавно вы писали о прудке, так это наш прудок.
- Простите, чей "ваш"?
- Ситниковых. Моего деда, моего отца, его братьев. Нас было много, Ситниковых.
Я не думал не гадал, что откликнется кто-то из Ситниковых, и потому не был готов к звонку из, казалось бы, давно ушедших времен.
- Теперь понятно. Я к вам обязательно приеду, и мы поговорим обо всем подробно.
Напомню читателю, что 4 января этого года в нашей газете был опубликован мой очерк "Пролог про лог". В нем сделана попытка написать "биографию" лога, который берет начало у озера Кременкуль и достигает Миасса у деревни Шершни. В середине того лога - обмелевший прудок, окруженный старыми ивами. В своих хождениях в природу мы с фенологом С.Б. Куклиным много раз бывали на том прудке, но ничего не знали о нем. Не сразу, но выяснилось, что в памяти некоторых жителей деревни Шершни смутно держится название прудка - Ситниковский, по имени местного казака. Не более того. И вдруг - этот звонок, абсолютно неожиданный...
Уже не в первый раз мне дано удивиться, как из небытия проявляется, воплощается, возникает, возвращается, приближается человек... Ничего не было. Только три слога фамилии, только восемь букв, восемь звуков, слабых сотрясений воздуха... И вдруг - он, его лицо, его жизнь, его время.
Сказать бы красиво, что ничего среди людей не забывается, да нельзя. Забывается. Вряд ли в жизни есть что-то "на все сто". Тысячи и тысячи уходят раз и навсегда. Но даже если иных иногда память возвращает "оттуда", то это похоже на воскресение.
За окном зимний вечер набирал синеву, когда передо мной предстали Полина Григорьевна и ее муж Михаил Семенович. Когда мы расположились кто где, я сказал:
- Полина Григорьевна, откуда хотите, оттуда и начните.
- Начну с деда. Мой дед Сидор Андреевич Ситников прожил сто три года. У него было три сына - Григорий, мой отец, Степан и Герасим. У всех были большие семьи. И все владели землей по обеим сторонам лога, как раз вокруг того прудка, который они же и запрудили. В моей памяти осталось, как мы, ребятишки, бегали по слани. А старые ивы тогда были кустиками.
- У прудка были какие-нибудь строения, хотя бы избушка?
- Нет, ничего не было. Мы туда приезжали на телеге рано поутру и уезжали на вечерней заре. Родители работали весь день в поле. Не помню, чтобы они обедали. Так, хлеба пожуют с молоком и снова в поле.
- А в поле что?
- Пшеницу сеяли, овес. Огороды были около дома - картошка, свекла, редька, морковь и прочее. А в логу - только хлеба.
- Была лошадь, инвентарь?
- Да, лошадь. Сабан был, плуг. Борона. Была общая у всех Ситниковых молотилка, ручная. Сеяли тоже вручную. Женщины жали, вязали снопы. Еще была веялка. А мололи зерно на жерновах. Не помню, чтобы возили на мельницу. Степан, может быть, и возил.
- Он был побогаче?
- Да. У отца в помощниках был один сын, а у Степана их было пять.
- Взрослые пахали-сеяли, а детишки...
- А мы весь день бегали по лугу у прудка. Помню, утят гоняли - не диких, а домашних.
- Купались?
- Нет, тогда не было принято. Воду брали, варили на костре картошку. Или уху - в прудке разводили карасей. А вокруг было много ягод, грибов.
Михаил Семенович:
- Молодые годы я тоже провел в Шершнях. Рано пристрастился к охоте. В те годы в логу было много уток, гагар. Перепелки. Рябчики. Лоси, козы...
- Полина Григорьевна, а потом что?
- Потом нас разорили. Все три дома Ситниковых в Шершнях отобрали, а нас в 1930 году выселили. В телячьих вагонах с зарешеченными окошками увезли на север Свердловской области. Все у нас отняли. Полуголых выбросили из дому. Помню, мама, чтобы согреть меня в вагоне, накрывала юбкой.
- А почему вас раскулачили?
- Потому что отец отказался вступать в колхоз.
- И долго пробыли вы в изгнании?
- В Шершни вернулись уже после войны. Характерный факт тех лет. У меня был сводный брат Фома. Папа второй раз женился, овдовев в 33 года. А матери было семнадцать. Она жила в батрачках. Кстати, раскулачивала нас родня, муж маминой сестры, был такой Василий Яковлевич Зудихин, местный коммунист. Наша мама Наталья Дмитриевна умерла три года назад 99 лет от роду. Так вот, Фома был грамотный, активный, и его власти приметили. И предложили ему: откажись от отца, и будешь работать особмильцем. Фома сказал об этом отцу. Отец подумал и согласился: горько, но иди, откажись от меня. И Фома "отказался". Благодаря этому мы в 1935 году перебрались поближе к Свердловску. Там я закончила курсы машинисток.
Надо сказать, что в Шершни я вернулась раньше родителей, в 1942 году. В нашем доме жили чужие люди. Я, смелая такая, начала было хлопотать, чтобы вернули дом, но мне ответили, как отрезали: возврату не подлежит.
Хлопотала я и о другом - попасть на фронт. Поехала с заявлением в Долгую. В военкомате меня спросили, кто я и откуда. Я ответила. Комсомолка? Нет. Значит, из раскулаченных? От таких мы заявления не принимаем. Но через некоторое время мне подсказали обратиться в один из городских военкоматов. И действительно, в Кировском военкомате мое заявление приняли.
Воевала я на Волховском фронте, на Ленинградском. Наша дивизия участвовала в прорыве блокады. Потом была Прибалтика. Но до конца войны не дослужила, демобилизовалась по состоянию здоровья.
После войны мы вернулись в родные места. Жили в Михайловке, ее потом затопили, там была у нас землянка. Потом переехали на плодоовощную станцию, где отец работал конюхом. Он умер в 1969 году.
- Полина Григорьевна, а дом в Шершнях сохранился?
- Сохранился. Только врос в землю.
- А с Михаилом Семеновичем как друг друга нашли?
- Мы с Михаилом сошлись через 50 лет разлуки. В 1942 году разлучились, а в 1992 году, 9 Мая, в Шершнях, в доме его сестры, отпраздновали свадьбу. Как бы вернулись в чистые, святые годы нашей юности. Пусть он об этом сам расскажет.
Михаил Степанович:
- Мы были совсем юными, когда полюбили друг друга. Гуляли в бору, обнявшись, сидели на берегу Миасса, искали на ночном небе Полярную звезду, мечтали. Никто в деревне не сомневался, что по совершеннолетии мы сыграем свадьбу. Но шла война. Поля работала секретарем в сельсовете, а я в Шершневской авиаремонтной мастерской. Была такая мастерская. Ремонтировали самолеты У-2. Аэродром был рядом. Взяли меня срочно, я не смог и проститься с Полей, она уезжала в Долгую. В Москве учился в диверсионной школе. Был переброшен в тыл врага к партизанам. Потом воевал в действующей армии. Был ранен. Попал в госпиталь в Челябинске, в 30-й школе, где учился до войны. Когда позвонил в Шершневский сельсовет, мне ответили: "Ситникова на фронте". Короче, жизнь развела нас в разные стороны. И соединила через 50 лет.
- Полина Григорьевна, а на прудке бываете?
- Конечно. С Михаилом ездили, пока машину не продали. Как-то его брат увозил нас туда. Дочь приезжала, тоже побывали на прудке. Там отдыхаешь сердцем. Вспоминаем родителей. Дышим воздухом, которым они дышали.
Как ни труден был для Ситниковых ХХ век, но он не извел их род. Дерево его не зачахло. Сорванное с корней на родной земле в деревне Шершни, оно пустило ростки в других краях, далеко разбросав свои семена. Внучку Григория Ситникова Ольгу занесло в Финляндию, а правнук Александр оказался в Чехии. Но куда бы ни занесло Ситниковых, в своих душах хранят они память о зарастающем под старыми ивами прудке в логу, где их предки пахали землю.
Не думаю, что этим ограничится мой пролог про лог. У него будет продолжение. И я надеюсь, что найдутся еще люди, которых заденет за душу рассказ о Ситниковском логе. О садах вдоль него, о старателях и Золотой горе, о Карповом пруде, о болоте Пядь и всем остальном. Откликнитесь: 63-65-91. n