18-03-98
Звонок междугородки раздавался часов в шесть утра.
- Вы еще спите? - возмущался знакомый глуховатый голос в Москве или в Переделкино. - Я уже два часа за работой.
- Так ведь рано еще, Михаил Давыдович!
- Все равно, пора уже к столу. Ваше за вас никто не напишет.
Именно в эти годы, годы подведения итогов, вышла у Львова книжка стихов "Круглые сутки":
Как мало сроков нам дано.
Лет в шестьдесят весь уложись.
Я перешел уже давно
На круглосуточную жизнь.
Когда становилось грустно, рука его невольно тянулась к телефону: позвонить друзьям...
* * *
В первые послевоенные годы встречи с местными поэтами устраивались в Челябинске в бывшем здании музыкального училища. Это был двухэтажный дом старой кладки, с большими окнами. Стоял он на горке, наискосок от нынешнего Гипромеза. Здесь я впервые увидел недавно вернувшегося из армии Михаила Львова и его друга поэта Тихона Тюричева - братьев Диоскуров, как называли их за неразлучность.
Жил Львов в гостинице "Южный Урал", в однокомнатном номере. По ночам писал стихи, днем отсыпался, гулял, принимал друзей. Когда я по молодости лет решил, что мне непременно нужно учиться в Литературном институте, Львов снабдил меня рекомендательными письмами к поэтам Антокольскому и Симонову. Письмо к Антокольскому начиналось словами: "Дорогой Павел Григорьевич!" Второе письмо - просто: "Дорогой Симонов!" Антокольский был другом и наставником поколения фронтовых поэтов, а Симонов для Львова - товарищем по Литинституту.
В 46-м или в 47-м году в журнале "Знамя", в статье о судьбах поколения военных поэтов, Антокольский приводил стихи Львова, в дальнейшем как будто нигде не печатавшиеся (цитирую по памяти):
...Но в чьем же веденье поэт,
И в чем он волен, в чем неволен,
Кому он в жизни подконтролен?
И перед кем он на колени
Упал бы, сам себя поправ?
Он подотчетен поколенью
И правде века - правде правд.
И он не может быть в обиде
На век, на жизнь, и потому
Уже в мозгу в печатном виде
Стихи являются ему.
...А станем говорить цветисто,
Век-реалист поправит нас.
Сто миллионов реалистов
Придут на выручку тотчас...
Передать рекомендательные письма мне не удалось: ни Антокольского, ни Симонова тогда в Москве не оказалось. И в Литинститут я, слава Богу, не поступил.
* * *
Во всех библиографических справочниках после книжки Львова "Мои товарищи" (М., 1945 г., "Советский писатель") значится книжка "Стихи" (Челябгиз, 1947 г.).
Однако ошибаются все справочники. Между московской книжкой 45-го и челябинским сборником 47-го у Львова вышла в 1946 году здесь же, в Челябинске, еще одна книжка. Мы могли бы и не узнать о ней вообще, если бы в газете "Челябинский рабочий" в октябре 1946 года не была напечатана разгромная рецензия "О беззастенчивом поэте и либеральной критике", где подробно описан даже ее внешний вид: толщина, цвет обложки и т.д. И в конце, как смертный приговор, фраза: конечно, подобная книга до читателя не дойдет.
И книжка исчезла. Произошло это вскоре после постановления ЦК КПСС о журналах "Звезда" и "Ленинград", когда в каждом городе искали местных кандидатов на роль Зощенко и Ахматовой.
Поэт Александр Куницын вспоминает, со слов самого Львова, что в эти дни Михаилу Давыдовичу позвонил неизвестный доброжелатель: "Немедленно уезжайте!" И он уехал из Челябинска на десять лет. И вернулся лишь тогда, когда было уже другое время.
* * *
- Стойте здесь и никуда не уходите. Сейчас буду знакомить вас с литературной Москвой. Личные контакты - самое главное! - наставляет меня Львов и выводит на середину фойе Центрального Дома литераторов. - И не вздумайте удрать.
Стою. Первым Львов ведет ко мне небольшого старичка с интеллигентской бородкой.
- Александр Казанцев, - представился старичок.
Ого! Автор любимых в детстве фантастических романов.
Следующий - молодой высокий парень с застенчивой улыбкой.
- Самый нежный поэт в Москве. Заведующий отделом поэзии в журнале "Юность" Натан Злотников, - представляет его Львов.
Затем он знакомит меня с поэтом Борисом Слуцким и еще несколькими писателями. Но вот Львов подводит ко мне полного горбоносого кавказца.
- Расул! - представляется тот, и мы обмениваемся рукопожатием и какими-то любезными фразами.
- Пожалуй, на сегодня хватит! - прошу я Львова. - Дайте передохнуть.
* * *
Маленькая столовая в редакции "Нового мира" памятна многим челябинским литераторам. Каждого гостя Львов первым делом ведет сюда.
- Обедайте, потом снова ко мне.
Хочешь после обеда расплатиться - выясняется: уже уплачено.
Эти львовские обеды были своего рода традицией. Кое-кому из ребят, зная их безденежье, Львов предлагал:
- Приходите обедать каждый день. Разбогатеете - будете угощать меня в "Метрополе".
* * *
- Хотите позвонить в Челябинск?
В комнате, куда привел меня Львов, стоит большой старомодный письменный стол. "Ножкой" к нему - другой, длинный стол. Полтора десятка стульев.
- Чей это кабинет? - спрашиваю я у Михаила Давыдовича.
- Раньше здесь сидел Твардовский.
Какая-то сила, как пружиной, поднимает меня со стула. Так это здесь, в этой ничем не примечательной комнате, обсуждалась когда-то рукопись "Одного дня Ивана Денисовича"! И когда кто-то из членов редколлегии "Нового мира" попенял автору, что, дескать, герой у него - "маленький" человек, Твардовский негромко спросил:
- А что, капитан Тушин у Толстого - тоже маленький человек?
- Нет, - говорю я Львову, - отсюда я звонить не буду. Не могу.
Он понимающе улыбается и ведет меня в другую комнату.
* * *
Узнав, что Львов купил для жены машину, спрашиваю:
- Ну, уж теперь-то не придется в Переделкино на электричке добираться?
- Упаси боже! Чтобы я доверил свою жизнь этой нервной москвичке? Ни за что! Только на электричке.
* * *
Даже во время короткой поездки в такси Львов успевает рассказать массу интересного.
- Михаил Давыдович, да это же для книжки! Это нужно записывать!
- Времени нет, - следует философский ответ.
У Львова есть стихотворение с такими строчками:
Выкроить время,
Хотя б для бесед.
Собеседницы есть.
Времени нет.
* * *
Как рассказчик Львов был неистощим. Вот три миниатюры, которые я запомнил почти дословно.
- Один мой знакомый привез на дачу в Переделкино свою приятельницу. Неожиданно его срочно вызвали в Москву.
- Вечером вернусь, - сказал он ей. - Вот холодильник с продуктами. Вот шкаф с книгами. Вот телевизор. Ты можешь делать все, что хочешь, кроме одного. Если зазвонит телефон, не бери трубку.
- Почему? - удивилась она.
- Тебе сюда звонить не станут.
Он уехал. Вскоре зазвонил телефон, и она, о, это извечное женское любопытство, сняла трубку и нежно пропела:
- Ал-л-о-о!
Хозяину дачи долго потом пришлось доказывать жене, что она просто ошиблась номером.
* * *
- В 1946 году, после одного из выступлений в клубе писателей, где я не имел успеха, ко мне подошла поэтесса Ксения Некрасова и сказала:
- Миша, у тебя очень умные стихи, тебя здесь не поймут. Тебе надо выступать в Доме ученых.
***
- Однажды утром раздался телефонный звонок.
Я кричу: "Здравствуй, как ты живешь?"
Жена спрашивает: "С кем ты говорил?"
- С Пушкиным.
- Как! Ты с Пушкиным на "ты"?
Это был Григорий Григорьевич Пушкин, правнук великого поэта. Мой друг.
* * *
Михаилу Давыдовичу очень нравилось одно письмо Маркса на литературные темы. Нравилось до такой степени, что он рассылал его своим друзьям. Получил и я экземпляр этого письма. Думаю, что оно не будет лишним в этих заметках и что меня никто не заподозрит в пропаганде марксизма. А нынешние издатели прочтут его не без пользы для себя и для своих авторов.
Маркс-Иосифу Вейдемейеру в Нью-Йорк, Лондон, 16 янв. 1852 г.
"...Прилагаю к этому письму стихотворение и частное письмо Фрейлиграта. Прошу тебя о следующем:
1. Позаботься, чтобы стихотворение напечатали как следует: между отдельными строфами должны быть надлежащие промежутки, и, вообще, не экономь места. Стихи очень проигрывают, если они печатаются с небольшими промежутками и нагромождаются друг на друга.
2. Напиши Фрейлиграту дружеское письмо. Не скупись на комплименты, так как все поэты, даже лучшие, в большей или меньшей степени избалованы - их нужно приласкать, чтобы заставить петь... Поэт - каков бы он ни был как человек - нуждается в похвалах и поклонении. Я думаю, что такова уж их природа..."
* * *
С приездом Львова литературная жизнь Челябинска начинала нестись со скоростью экспресса. Каждый день и час расписаны: выступления, встречи... Да и незапланированных визитеров было без счета. Но один день всегда оставлялся для семьи брата, а полдня - особенно в последние годы, для... обкома КПСС.
Времена были уже другие, да и Львов - заместитель главного редактора "Нового мира" - был уже не тот молодой поэт-фронтовик, которого когда-то можно было высокомерно обругать в печатном органе обкома. К тому же "сильные мира сего" не меньше простых смертных любили узнавать столичные окололитературные новости из "первых рук".
* * *
На следующий день после вручения Львову литературной премии ЧТЗ позвонил секретарь парткома Б.
- Мы с Николаем Родионовичем (генеральным директором ЧТЗ - Е.Х.) решили пообедать с Михаилом Давыдовичем в ресторане "Охотничий" на северо-западе. Втроем! Пойми меня правильно.
Через полчаса Б. позвонил снова.
- Обедать будем вчетвером. Ты тоже едешь. Пойми меня правильно.
Все ясно: вмешался Львов, расставил все по местам.
Обед прошел в теплой дружеской обстановке.
* * *
В гостиницу к Львову пришел местный поэт П. и с порога начал гневно обличать местного поэта Г.
- Г. - мой старый товарищ! - резко обрывает его Львов. - Не желаю слушать о нем никаких гадостей.
П. исчезает.
* * *
- Как жизнь, Михаил Давыдович?
- В суете.
- Что-нибудь пишете?
- Так, графоманю понемножку.
Вот концовка одного из стихотворений:
Словно
секундная
стрелка,
Дергаюсь
целый день.
* * *
За несколько лет до литературной премии ЧТЗ Львову в Челябинске вручали другую награду - премию "Орленок".
Переполненный зал театра тракторостроителей. Приветствия, цветы... И Львов у микрофона - помолодевший лет на двадцать. Александр Соколов, его товарищ по Уральскому добровольческому танковому корпусу, снимает праздник на кинопленку. Потом эти кадры войдут в фильмы "Поэт с Тракторного" и "От имени живых". В фойе - бесконечная очередь за автографами.
После вечера - товарищеский ужин в комнате отдыха на втором этаже. За большим столом мест не хватило, и рядом пришлось накрыть "детский стол". За ним скромно сидели молодой Костя Скворцов и совсем юная Инночка Лимонова (ее стихи Львов потом напечатает в "Новом мире").
Рядом с Михаилом Давыдовичем - Татьяничева. Сменяя друг друга, они вспоминают времена своей юности - в Челябинске, Магнитогорске. Львов открывает тайну: оказывается, в молодые годы он был влюблен в Татьяничеву.
- Что же вы не признались? - огорченно спрашивает Людмила Константиновна.
- Я боялся.
Эти слова вызывают более чем веселое оживление. Всем хорошо известно, что в подобных ситуациях Михаил Давыдович всегда был на высоте.
* * *
О своем сыновнем отношении к Челябинску и ЧТЗ Львов рассказал и в стихах, и в воспоминаниях, и в замечательной песне "Урал суровый, а на сердце нежность".
В письме, полученном от него из Карловых Вар, есть такая фраза: "Главный инициатор песни - вы". Я действительно был первым, кто начал с ним разговор о песне к юбилею ЧТЗ, и потом полтора года "допекал" его напоминаниями в каждом телефонном разговоре.
"Думаю..." Кое-что в блокноте уже есть..."
Наконец, он позвонил и сказал:
- Бумага и карандаш у вас под рукой? Тогда записывайте.
И продиктовал всю песню, вернее, ее первый вариант. Припев "Хлеб твой и твой металл помню благодарно" появился позднее, во время работы Пахмутовой над музыкой песни.
* * *
Не раз мы обсуждали с Михаилом Давыдовичем один "тайный" план: как бы приехать ему в Челябинск на целый месяц и поселиться не в гостинице, а пожить где-нибудь за городом, в тишине, на природе. Отключиться от столичной литературной "тусовки" - и писать, писать...
Обсуждали разные варианты такого "отшельничества", в том числе и вариант с профилакторием ЧТЗ. Для Львова здесь, конечно же, всегда нашлась бы комната, а доверенные лица держали бы его местопребывание в тайне от челябинской литературной братии.
Но дальше "договора о намерениях" эта мечта так и не продвинулась.
* * *
Одно из последних в трехтомнике Михаила Львова - стихотворение "Когда ты поешь по утрам". Оно посвящено Анжеле. Жене поэта.
Долгое время Анжела Андреевна была для меня настоящей легендой. Я слышал, что Михаил Давыдович женился, что жена его молода, что она - одна их первых московских красавиц. Помню, в 1966 году, когда я был гостем Львова в ЦДЛ, Борис Слуцкий, прощаясь с ним, сказал:
- Привет Анжеле.
Это "привет Анжеле" я слышал почти от всех, с кем в тот день разговаривал Львов.
Познакомились мы с ней только в 80-е годы, когда она приехала вместе с Михаилом Давыдовичем на юбилей ЧТЗ. Все, кто встречался с ней, оценили ее мягкий приветливый характер, ее обаяние и интеллигентность. Для Львова она была настоящим ангелом-хранителем.
...Нет в аптеках
такого лекарства -
Подымать
из подземного царства.
А вот ей
удавалось и это...-
писал Львов в стихотворении "Жена".
Анжела Андреевна заслуживает самых добрых слов уважения и благодарности.
* * *
Во время последнего приезда в Челябинск Евгения Евтушенко я напомнил ему, как Михаил Давыдович когда-то знакомил нас в ЦДЛ.
- Я боготворил этого человека, - сказал Евтушенко. - В антологию русской поэзии для англоязычных стран я включил десять его стихотворений. Подумав, добавил:
- У Гумилева - четырнадцать, у Львова - десять.
* * *
Скоро исполняется десять лет, как не стало Михаила Львова.
Неужели уже десять лет?
А мне и сегодня кажется, что прозвучит однажды утром звонок междугородки, и знакомый глуховатый голос спросит:
- Вы еще спите? А я уже два часа за столом...
Ефим ХОВИВ.