21-01-98
На форуме "Наука, культура, образование в России накануне третьего тысячелетия", что состоялся в Челябинском государственном педагогическом университете, Владимир Абрамович Караковский сказал: "Дым Отечества настолько сладок и приятен, что можно задохнуться". А когда его облачили в мантию Почетного доктора, мысль развил: "Если бы люди умирали от счастья, то тут-то бы мне и пришел конец". Встреча с В.А. Караковским - нашим земляком, выпускником этого вуза, в котором проходил форум, ныне жителем Москвы, народным учителем СССР, доктором педагогических наук, членом-корреспондентом Российской академии образования - это тоже счастье. Жаль, что читатели не услышат голоса Владимира Абрамовича. Страстного голоса оратора, в котором и боль, и гнев, и радость, и гордость, и много других интонаций.
Наша встреча с ним была не первой. Поэтому мы как бы продолжили свой когда-то начатый разговор.
- Однажды вы сказали, что учитель - фигура трагическая. (В начале 90-х годов: развал СССР, крушение идеалов и т.п.) Вы и сегодня готовы повторить свои слова?
- Да, конечно. Ведь дело не только в ситуации. В самой природе профессии есть нечто роковое. Учитель говорит одно, а в жизни многое по-другому. Вечное противоречие между идеальным и реальным.
...Помните, в фильме "Доживем до понедельника" счастье - это когда тебя понимают. К сожалению, учителя часто не понимают. И дети, и родители видят в нем порой этакого блаженного человека, которому по роду деятельности нужно говорить про то, чего в жизни нет. Таким воспринимают его в любом обществе. Но в нестабильном, как наше сейчас, положение учителя еще более тяжелое.
Дай сегодня волю родителям, они оставят в школе всего три предмета. Экономику-менеджмент, информатику, иностранный язык (желательно английский).
Ну а как без Пушкина? "Живут ведь другие без него", - возражают мне. Жить-то, конечно, можно. Да вот ведь беда: человеком без Пушкина стать нельзя. Многие ли это сегодня понимают?
Все хотят, чтобы школа вела к быстрым деньгам. Но ведь она как сеятель "разумного, доброго, вечного" не может обслуживать только сиюминутные желания семьи. Понимаете?!
Знаю, что многие родители тех территорий, которые выходили на забастовку, резко осуждали учителей. Опять непонимание. Отказ учителю в праве на обычные жизненные потребности - нормально есть, получать зарплату. Поэтому многие забастовки и потерпели неудачу. А вот если бы родители встали на защиту учителей (какая силища!), то как знать...
Недавно на одном совещании, где речь шла о хронической недоплате, долгах, учителей спросили:
- Ну а если забастовка не поможет и долги не вернут, то что вы будете делать?
И зал как бы на едином выдохе ответил: "Работать!"
Это ведь почти фанатизм. Есть такая притча. Стоит храм - никому не нужен. Стоит лес - никому не нужен. Стою я - никому не нужен. Что же делать? Стоять!
Вот и стоим. А что еще остается учителю?
- И вы, как мне кажется, не белая ворона среди своих коллег. Вспомним начало 90-х годов. В Москве сносят памятник Ф.Э. Дзержинскому. Митингующие требуют захоронить Ильича, призывают снести мавзолей. А в вашем кабинете в школе N 825 на виду у всех - маленький бюст В.И. Ленина. В школе, где чуть ли не каждый день иностранцы...
- А вы знаете, кто отстоял мавзолей? Иностранцы и отстояли. Деятели культуры нескольких стран направили нашему правительству и президенту письмо, в котором говорилось, что нельзя сносить памятники культуры по идеологическим соображениям.
Борьба с памятниками - это средневековье. Мстить мертвой бронзе за свои прижизненные недоеды и неудачи - жуткое невежество. Ведь никому не приходит в голову свергать египетские пирамиды. Они уже 40 веков стоят. Сооружения, построенные на костях рабов!
Во Франции в Париже стоит себе спокойнехонько фигура Робеспьера. А ведь какой кровавый человек-то был! (Французская революция вообще море крови. Наша Октябрьская по сравнению с ней - просто детские шалости).
В последнее время я начал мыслить как-то мистически. Мне кажется, что неживая природа тоже живет. И памятники, свергнутые нами, еще за себя отомстят.
- Явившись к нам как тень отца Гамлета...
- Так или по-другому, но отомстят. Эти слезы еще отольются. Не знаю, есть ли высший разум или нет. Но высшая справедливость (я в это верю) быть должна. Обязательно.
- Владимир Абрамович, а вы не боялись тогда неприятностей? С бюстом-то Ленина на столе...
- Я как-то не думал о крайностях. Тем более, что это подарок детей, чем мне он особенно дорог. Ведь нашу школу открыли в день рождения В.И. Ленина. Так что мы связаны с этим именем.
Я думаю, что через какое-то время нам будет стыдно за наше отношение к Ленину. Человек мир перевернул - это же очевидно. А мы издеваемся, ерничаем.
В чем-то мои взгляды на этого человека, конечно, изменились тоже. Но не настолько, чтобы я потерял к нему уважение. Он и сегодня для меня - личность исключительной значимости. И я думаю, что Россия еще определит ему достойное место в истории.
- Жизнь, как известно, вносит свои коррективы не только в наши взгляды. Меняется общество, а вместе с ним и школа...
- И многие почему-то думают, что школа зеркально должна повторять наше общество. А вот и не должна. В эйфории в школах стали создавать парламенты, выбирать президентов, принимать конституции и т.д. То есть играть в демократию. Но ведь это власть большинства, народа. Сами понимаете, что школа в этом случае перестает быть школой.
Мы на этом уже много раз "горели", когда в школу механически переносили элементы взрослой жизни. Самое благородное в мире движение - "тимуровское" - было прекрасно до тех пор, пока взрослые не стали устраивать соревнований: "два очка за старичка". А органы ученического самоуправления? Это ведь те же райисполкомы, райкомы партии в миниатюре. И стиль, и документы, и собрания. А детям-то этого не надо.
Вот упразднили и пионерскую, и комсомольскую организацию. Безграмотно и поспешно. Кстати, даже детей не спросив. Ведь если ты - демократ, так обратись к ребятам: "Нужна тебе такая организация?" А мне мои ученики потом говорили: "Мы за то, чтобы была и та, и другая организация. Но надо их изменить". И им мешали, как выяснилось, как раз следы взрослой жизни.
- Но школа все же порождение своего времени...
- И даже дитя его. Поэтому мы и имеем на сегодня в школе расслоение на очень богатых и очень бедных, селекционный отбор в угоду непомерных амбиций родителей, превращение знаний в товар, отторжение от школы тех детей, которые мешают честолюбивым устремлениям взрослых.
Появился новый тип ученика: ребенок рынка. Абсолютно непознанная популяция. С иной психологией. Ребята в школе теперь вовсю торгуют, обмениваются, делают бизнес.
Классы пополнили беженцы из Чечни, Баку, Туркменистана. И школа сегодня берет на себя роль, ранее ей несвойственную. Становится как бы социальным стабилизатором. Ведь она должна все это многоличие как-то усмирить, соотнести друг с другом. Создать согласие. Если школа не сделает этого, то общество не сможет достичь стабильности. Ведь в народном образовании занята целая треть населения страны!
К счастью, школа - система консервативная. (Для меня сегодня "консерватизм" - это похвала). Ей свойственно стремление к покою.
- А что вас больше всего волнует сегодня как педагога?
- То, что воспитанию не быть, как порешили реформаторы. Пускай, мол, этим занимаются семья и церковь. Но ведь в России воспитание как педагогическое понятие существует уже девять веков!
Президент США Билл Клинтон заявил, что главная цель школы - воспитание личности, ориентированной на позитивные ценности и с настоящей, активной гражданской позицией. Он ведь нашими словами говорит, этот Билл Клинтон! А мы вдруг прельстились идеей самотека. "Он имеет право учиться плохо, потому что человек свободный". Дети попали в неведомый мир, где все перевернуто. Хорошее считается плохим, а плохое - хорошим.
"Развивайте идею самореализации личности",- говорят нам. А где ее легче всего претворить? В личном бизнесе и личном обогащении. Но ведь мы все это уже проходили. Вспомните двух мерзавцев у Ф.М. Достоевского - Лужина и Свидригайлова, которые имели теорию, что все в жизни на личном интересе основано.
Коллективизм в России уходит корнями в национальные традиции. Судьба народа была такова, что пропал бы он по одиночке. Тем и был силен, что объединялся перед лицом опасности. "Ан нет, - возражают нам. - Каждый пускай за себя".
Немецкий писатель Ф. Ленц как-то сказал, что если человечество будет стоять на индивидуалистических позициях, то оно погибнет и на могильном камне напишут: "Здесь покоится человечество, в котором каждый хотел счастья только для себя".
Человечество улучшает и развивает себя через воспитание молодого поколения. Кто не понимает этого, тот обрекает страну на деградацию. Кто понимает, но ничего не делает, тот совершает преступление.
- Вы ничего не сказали о такой проблеме как беспризорники...
- Она из клубка педагогических проблем, которые стали на сегодня больше уже социальными. Беспризорники - проклятье нашего времени. Тут мы впереди планеты всей. Первое место в мире. Уже достигли уровня 1918 года.
Кроме того, 12 миллионов детей живут за чертой бедности. Детская смертность у нас в три раза выше, чем в Европе. Как поправить эту ситуацию - забота теперь в большей степени уже государства, нежели педагогов.
- Владимир Абрамович, нашим читателям вы интересны не только как педагог, но и как личность. Расскажите, пожалуйста, о той романтической истории про двух подруг, одна из которых была вашей родной, а вторая стала вашей приемной матерью.
- Я и сам узнал о ней уже в зрелом возрасте. Хотя до меня доходили слухи, что я - приемный сын. Только я этому не верил. Отметал все как сплетни. Когда меня выдвигали на звание заслуженного учителя, сказали в открытую: "Ведь ты по рождению русский. Не пиши в графе "национальность", что еврей". Я возмутился, выпучил глаза, хлопнул дверью. Три раза меня представляли к званию и наконец его дали. Не без участия, как я думаю, Евгения Тяжельникова, с которым мы вместе учились еще в институте и который был в то время Первым секретарем ЦК комсомола. История эта забылась.
Но потом в больнице мама (она умирала от рака) почему-то все время с тревогой спрашивала у своих соседок по палате: "Правда, он на меня похож?" "Успокойся, ради Бога,- говорил я ей. - Как же я могу на тебя не походить? Я же твой сын". "Да, да, да", - вторили соседки.
Тайну моего рождения открыл мне младший мамин брат, уже после ее смерти, выполняя волю умершей. В юности у нее была подруга. Девушки почти одновременно вышли замуж. Обе очень хотели иметь детей. Но одной нельзя было иметь их по состоянию здоровья, а у другой не могло быть ребенка вообще. Тогда подруги договорились. Если при родах молодая женщина умрет, то ее подруга воспитает ребенка как собственного. Так вот в жизни и вышло.
Мой родной отец - Александр Волгин, архангельский мужик. Советская власть сделала из него человека. Он стал журналистом. Когда тайна открылась, написал мне, хотел дать свою фамилию. Но как я мог отказаться от тех родителей, которые за меня муки приняли?! Отец пошел на расстрел. А мама вместо того, чтобы заняться устройством личной жизни, как только выпустили из тюрьмы, поехала к черту на рога за неродным-то мальчишкой! (Меня тогда, пятилетнего, как сына врага народа, услали из Челябинска в Иркутск). Помню, как волчья стая за нами гналась, когда мы на санях ехали...
- Нелегко, наверное, было сделать выбор...
- Да разве он в жизни единственный? Я своим ученикам говорю: "Есть силы бороться со злом - боритесь. Нет - поступайте так, чтобы остаться порядочным человеком".
Перед русским интеллигентом всегда стоял вопрос выбора: "С кем ты? За какую веру стоишь?" И всякий человек решает этот вопрос по-своему. "Каждый выбирает по себе - женщину, религию, дорогу"...
Светлана ЖУРАВЛЕВА.
Фото Бориса КАУЛИНА.