22-10-97
Я иду по мокрой, неуютной улице и вспоминаю тот день. Было так же холодно, и ветер приносил с собой мельчайшие капли, слезинки неба. Темные от воды деревья грустно поворачивали свои полысевшие головы мне вослед. Горестные клики птиц, осунувшиеся улицы, нахмуренное небо... Да, небо плакало, плакало так же, как и я в тот вечер...
.......................
- Ты ведь не хочешь больше мороженого? Отдай мне. Знаешь, нужно делиться с ближними.
- Конечно, я отдам свою порцию тому нищему на улице.
- Нет, не так. Ты не понял, делиться нужно прежде всего с самыми ближними...
Так смеялись мы, сидя в унылом кафе, за стеклянными стенами. А вокруг шумел город, бежали сумасшедшие машины, спешили по своим делам служащие - бешено вертелась карусель с отвратительным названием "существование".
Мы встретились тогда после нескольких лет разлуки. Он изменился: стал серьезнее, даже постарел, в глазах заметно поубавилось того очаровательно-дерзкого огонька, который сводил с ума женщин, и все чаще он просто молча смотрел на меня и гладил своим большим пальцем тыльную сторону моей ладони, но все так же внимательно слушал мою глупо-непосредственную болтовню. А я упоенно рассказывала, как живу, учусь и работаю, как собираюсь уехать далеко-далеко... Как скучала, очень сильно скучала по нему и каждый вечер спрашивала нашу с ним звездочку, где он, что с ним, думает ли, помнит?
А потом, совершенно случайно, я увидела его на улице. Он шел своей неторопливой, чуть танцующей походкой и улыбался. А я закричала, побежала, бросилась ему на грудь. Я была безумно счастлива уже от того, что иду с ним рядом, что могу рассказывать про недавний туман и запах тополей. Даже дождь казался мне радостным, почти весенним, ведь тогда в моих силах было остановить маятник времени. Захлебываясь от эмоций, мы переживали вновь наше путешествие в Киев, милые прогулки по парку, почти детские шалости. Я шла тогда и думала о том, как же я люблю его. Я, закрытая и недоступная для подобных эмоций, резко повзрослевшая и потому во всем себя сдерживающая, я готова была кричать, что люблю его и счастлива до щемящей боли в сердце.
Мы шли и улыбались друг другу, и было все равно, что холодно и темно, и мама, наверное, уже начала волноваться. Ведь он хочет остаться, хочет быть рядом и держать меня за руку, вглядываясь в глаза. Каждый вечер мы будем гулять по нашим местам, а летом поедем к морю, туда, где тепло, весело, где небо низко висит и почти задевает горы, где воздух пропитан влагой и любовью...
- Ну, вот и пришли. А у вашего подъезда как всегда не горит лампочка.
Его голос вновь обрел привычный спокойный, доброжелательный тон.
- Ты ведь не уйдешь?
Мои губы дрожали, а сердце как-будто расплавилось и превратилось в озеро, всколыхнувшееся от упавшего сталактита души.
- Родная, ты должна отпустить меня. Ты же все знаешь: я не могу...
Отдав скупую порцию поцелуя, он шагнул, и темнота, открыв свою черную пасть, проглотила все, что было у меня прекрасного, удивительного, самого родного.
Небо плакало длинными холодными слезами, сотрясая от рыданий свои серые внутренности. Уже не пахло тополями, остался лишь неприятно-липкий сладкий привкус во рту, наверное, от мороженого.
Я люблю тебя! - зашептала моя душа.
Я люблю тебя! - пропело сердце.
Я люблю тебя! - бешено колотил в висок разум.
Я люблю тебя, папа! - кричал мой голос.
Но он ушел своей неторопливой, чуть танцующей походкой и, конечно, не услышал.
Лена ХАБИРОВА.