24-08-99
Я хочу пересказать историю княгини Мещерской. Зачем, спросите вы, с какой стати? Об этом я скажу в конце. Да вы и сами, я думаю, догадаетесь.
Если уточнить, то это история княгини и княжны, двух Екатерин, матери и дочери. Так вот, Екатерина-дочь в "Новом мире" еще в 1988 году опубликовала документальный рассказ о себе и своей матери ("Трудовое крещение"). Этот рассказ не выходит у меня из головы. Его-то я и собрался пересказывать.
Отец Екатерины-дочери А.В. Мещерский был вельможей, царским сановником. Он имел чин шталмейстера и "входил в кабинет государя без всякого доклада". Вдовец, он уже в почтенном возрасте женился на Екатерине Подборской, которая была младше его на сорок восемь лет, оставил двор, столицу и уехал с юной женой в свое полтавское имение.
Князь Мещерский был очень богат. Три имения, два дворца, картинная галерея, конный завод, молочная ферма - это отнюдь не все его состояние.
Как ни странно, старый вельможа и его юная жена были счастливы в любви. Можно было даже подумать, что ее страсть была сильнее, чем его покровительство. По крайней мере, когда зимой 1903 года князь простудился, заболел воспалением легких и умер, княгиня готова была умереть вместе с ним. И она была верна мужу до конца жизни.
Наступил 1917 год. "Революция... Меньше всего к ней была подготовлена аристократия". Состоятельные люди разъезжались кто куда, за границу преимущественно. Княгиня Мещерская решила остаться в России:
- Я не умею еще понять новой жизни и новой власти, но этого хотел народ, это его воля. Вот то, во что я верю.
Новая власть объявила национализацию банков и предложила всем, кто имел свои сейфы в банках, явиться с ключами. Княгиня Мещерская, в отличие от многих, тотчас пришла в банк.
Матрос, который там распоряжался, мало что понимал в драгоценностях, его интересовало прежде всего золото. Он отобрал золотые часы, цепи к ним, портсигары, медальоны, медали, нательные кресты, обручальные кольца, чашечки, чарки и бокалы. Затем сгреб в кучу все оставшиеся драгоценности и сказал княгине:
- Давай, забирай эту мелочь...
"В числе этой "мелочи" мы получили наш фамильный мещерский бриллиант (греческий, голубой воды) в двадцать каратов. В форме ромба в платиновой оправе, осыпанный бриллиантами, он висел на тончайшей платиновой цепочке".
К тому времени мать и дочь остались без крова. Ночевали у знакомых, пока те не отказали. Потом скитались по вокзалам.
Когда дочь спрашивала у матери, почему они все потеряли и стали изгоями, княгиня объясняла:
- Колесо истории повернулось, мы оказались под ним и будем неминуемо раздавлены, если не найдем своего места в новой жизни, а найти его мы можем только трудом.
Однако напрасно княгиня Мещерская ходила на биржу труда. Ей был один ответ:
- Князьям у нас работы нет.
Но княгиня однажды пришла с биржи радостная:
- Буду кухаркой на Рублевском водопроводе.
Дождливым осенним днем 1918 года Екатерины Мещерские покидали Москву. Мать держала в руках небольшой узел с вещами и цинковый сундучок с бриллиантами, а дочь прижала к груди толстые папки с нотами.
- Зачем тебе это? - спросила мать. - В новой жизни это не нужно.
- Я никогда не перестану любить музыку, - ответила дочь.
"Я была с детства влюблена в красоту моей матери. Я гордилась ею. Мне вспомнилась мать, какой она бывала, когда ехала в театр или на концерт: в вечернем платье, с жемчужной матовостью обнаженных, чуть покатых плеч. На белой, тонкой коже вокруг шеи переливалось, играя разноцветными огнями, ожерелье".
"Теплый летний вечер. Высокие окна дворца распахнуты в парк. Полуконцертный рояль "Бехштейн" раскрыт. За ним худощавая, чуть угловатая фигура Игумнова. Точно высокий черный парус, вскинуто вверх крыло рояля. И в самой его середине, в выемке, стоит наша мать. Она поет, ее голос льется, и мое детское сердце наполняется радостью и волнением. Я боюсь передохнуть. Я почти не дышу от восторга".
Рублево. Комнаты в общежитии. Две койки, голые. Водопроводный кран и фаянсовая раковина. И ничего больше.
- Напротив кубовая, - сказал комендант, - там всегда кипяток.
Княжна схватила чайник и пошла за кипятком. Стояла в очереди. Люди заметили чайник в руках девочки:
- Где такой купили? - приставали они.
"Как бы осудили меня эти люди за чайник, если бы узнали, что его и кипятить-то нельзя, потому что он из чистого серебра".
Вернувшись в общежитие, дочь заплакала:
- Что будет с нами дальше? Я боюсь этих людей. Я ничего не понимаю.
В первую ночь спали на голом полу.
Но время шло. Мать пропадала на кухне, дочь оставалась в общежитии. Однажды дочь заглянула на кухню и ужаснулась: там среди темных котлов, в чаду и жаре она увидела свою мать. Княгиня тотчас выскочила и вытолкнула дочь на улицу.
- Никогда, слышишь, никогда не смей приходить сюда.
- Но, мама, почему... - заговорила дочь по-французски, но мать отчаянно зашептала:
- Забудь французский, навсегда. Поняла?
- Но в чем мы виноваты? Кого мы обидели?
Мать возвращалась в общежитие поздно и приносила дочери свой ужин: кусок воблы и две ложки холодной чечевицы без масла в жестяной кружке.
Через две недели княгиню (узнали, что грамотная) повысили в должности, она стала заведующей столовой.
Однажды, когда мать отправили в Москву за инвентарем, дочь, вопреки запрету, вышла из общежития и незаметно оказалась у школы. И что-то толкнуло ее войти туда.
"Здесь было светло и чисто, щедро обласканное солнцем, здесь все росло вместе с той веселой беззаботной гурьбой ребят, что, смеясь, прыгали и кричали во дворе. Но мне здесь не было места. Вдруг я поровнялась с роялем. На его черном полированном хвосте лежали разбросанные ноты. Я невольно остановилась. Это было мое любимое, родное, но я не смела дотронуться до нот.
- Любишь музыку? - раздался за моей спиной вопрос учительницы. Я кивнула.
- Может быть, ты играешь?
Я снова кивнула.
- Садись, сыграй что-нибудь.
Я села и заиграла первое, что пришло мне в голову. Это были "Три контрданса" Бетховена. Видя улыбку поощрения на лице учительницы, я прервала контрдансы бравурным "Свадебным шествием" Грига.
- Да ты нам позарез нужна! - воскликнула учительница. - А можешь ли ты подбирать по слуху? Ну, например, "Интернационал"?
Так княжна стала учительницей пения.
"Я бросилась в работу с радостью".
"Теперь каждый новый день не был для меня пустым днем".
"Этот паек, кусочек сероватого, полусырого хлеба получали все трудящиеся люди, и я получала его тоже наравне со всеми".
Кроме школьных занятий, княжна играла и в клубе, сопровождала музыкой немые фильмы.
"Мой престиж среди рублевской молодежи рос не по дням, а по часам".
В клубе ожила художественная самодеятельность.
"Лишь теперь я столкнулась лицом к лицу с тем народом, который прежде из-за моего происхождения был отгорожен от меня непроходимой стеной".
Однажды, уже весной, в Рублево ждали артистов из Москвы. Люди набили клуб битком, но артисты не приехали. Тогда было решено дать "свой" концерт. Правда, на два отделения номеров не набиралось. И вдруг Екатерина-младшая выпалила:
- Моя мама могла бы что-нибудь спеть.
- Она поет? Наверное, русские песни?
- Моя мама - певица. В свое время она окончила Московскую филармонию вместе с Леонидом Собиновым. И пела с ним на выпускном вечере. А первые ее дебюты состоялись в Милане, в "Ла Скала". Она пела Микаэлу в "Кармен" и партию Тоски.
"Никакая разрывная бомба не могла бы произвести такого действия, как этот мой монолог".
Не сразу, но мать согласилась спеть.
"В конце первого отделения на эстраду вышла моя мать. Ее встретила гробовая тишина, выражающая недоумение. Затем с разных концов зала, словно искры, стали вспыхивать смешки. Рефлекс был естественным: ведь моя мать ассоциировалась в представлении рублевцев только с их столовой".
Романс Калинникова. "Ах, не плачь, береза, бедная, не сетуй!" Рана не смертельна, вылечишься к лету", - поет мать, и голос ее плавно и уверенно звучит в абсолютной тишине".
"После грома аплодисментов словно гимн радости врывается в тишину зала романс Рахманинова "Вешние воды".
"Наблюдая за бурей в зрительном зале, я старалась вникнуть в причину восторга, который вызвала моя мать. Может, это было всего-навсего изумление? Но во втором отделении концерта я убедилась, что ошиблась. Эти простые люди, рабочие, прекрасно чувствовали настоящее искусство, чутьем угадывали его. Они сразу поняли, что на фоне самодеятельности перед ними выступает, поет настоящая певица".
На другой день княгиню вызвали в рабочий комитет.
- Что вас, человека с образованием, заставило устраиваться на подобную должность?
- Такова моя анкета.
- Но, насколько мы понимаем, вы прежде всего певица. Ваше место совсем не в столовой. Мы готовы дать вам лучшую характеристику, и наш вам совет: поезжайте в Москву, в Рабис. Станете советским педагогом.
"Милое Рублево! Нам уже трудно было оторваться от него сердцем. Мы обжили его, оно стало нам родным".
Мать и дочь собрались в Москву. И тут они вспомнили о своем сундучке. Они отдали его сослуживцу, который закопал его у себя в сарае. И так закопал, что и сам несколько дней не мог его найти. Однако нашел и принес. Княгиня едва уговорила его взять одну вещицу на память.
Когда Мещерские вернулись в Москву, по ходатайству Союза музыкантов-педагогов княжне был возвращен ее реквизированный рояль, "как необходимая принадлежность профессиональной деятельности".
"Уцелевшие люди нашего класса, спрятавшиеся по своим щелям, хихикали, пожимали плечами: "Подумайте только! Это просто анекдот! В двадцатом году большевики вернули княгине Мещерской ее рояль!"
Но, увы, на этом испытания Мещерских не закончились. В 1933 году, в год первой советской паспортизации, им не только не выдали паспорта, но уволили с работы, арестовали и посадили в одиночки.
"Допросы шли ночью. Спать совершенно не давали. Почему нас на этот раз посадили на Лубянку, мне было ясно: первый советский паспорт должны были получить строго проверенные люди. Предъявленные мне обвинения были настолько же нелепы, насколько и чудовищны: я агитировала против советской власти и призывала к восстанию".
"Я отказывалась дать свою подпись".
И тогда ее повели по коридорам и этажам в большой кабинет с ковром на полу. За столом сидел военный.
"Тупая усталость и полное безразличие сковали меня. Я понимала, что все кончено".
"У меня начиналось головокружение и тошнота".
- Садитесь. Итак, вы не сознаетесь, - сказал военный, перелистывая бумаги княжны.
- Я уже дала в анкете письменные ответы.
- Теперь спрашиваю вас я. Живы ли ваши родители?
- Только мать.
- А отец?
- Я родилась после его смерти.
- Как имя и отчество вашей матери?
Княжна ответила. "Военный почему-то нервно дернулся в кресле и сжал руками подлокотники.
- У вас были имения? Где? Как назывались?
- В Полтавской губернии...
- А здесь, под Москвой?
"Я подняла на него глаза. Он явно волновался".
- Здесь, по Брянской дороге, - Покровское...
- Покровское... Там протекала речка? Над ней был железнодорожный мост?
- Да.
- Вспомните, был ли случай, когда ваша мать скрывала у себя политических?
- Да.
То было весной 1914 года. Дом в Покровском был окружен тенистым парком. И однажды сторожа с собаками поймали в парке трех неизвестных. Управляющий доложил княгине, что задержаны каторжники.
- Что прикажете с ними делать?
- Прежде всего истопить баню, надеть на них все чистое, накормить, а потом привести ко мне.
Через несколько часов княгине привели трех юношей. Они остановились на пороге и смотрели на хозяйку враждебно.
- Мне хочется знать только одно: какое преступление вы совершили?
- Мы, собственно, студенты Московского университета, а сосланы потому, что мы политические.
- А-а! Ну так бы сразу и сказали.
Студенты и княгиня подолгу беседовали. Юноши рассказывали, что народ готовит свержение самодержавия, а потом у помещиков будут отобраны земли и уничтожены все классы.
- Ну что же, - ответила княгиня, - боритесь за свои идеи, если считаете их правильными, но мне-то что с вами делать?
Студенты прожили у княгини до осени. Каждый из них получил на дорогу еду, одежду и по 250 рублей.
И вот один из тех студентов теперь стоял перед княжной.
"То, что произошло потом, может вполне сойти за сказку".
- А где же ваша мать?
- На допросах мне говорили, что ее выслали на Соловки.
- Это вас просто пугали, - улыбнулся военный. - У нас это бывает. Она здесь же, в другой камере. Хотите чаю с лимоном?
"Подойдя ко мне, он положил мне руку на плечо: "Видите, как довелось встретиться".
"Засунув руки в карманы, он несколько раз прошелся взад и вперед по комнате, искоса разглядывая меня. Потом, низко опустив голову, он стал мерить большими шагами свой огромный кабинет. Он шагал неутомимо, словно заведенный. Я не видела выражения его лица, но чувствовала, что он во власти воспоминаний"...
- Итак, - медленно повторил он, - сейчас вы будете пить чай с лимоном и бутербродами, а я тем временем займусь вашими бумагами. И маму вашу найдем. Обязательно найдем.
Через некоторое время он вернулся и сказал:
- Вот, по этому документу вам выдадут паспорт. А на трамвай у вас есть, чтобы доехать домой?..
В истории было всего несколько случаев, когда человеческое общество переворачивалось. Не сказать, что такой кульбит был на пользу людям - и тем, кто пребывал наверху, и тем, кто прозябал внизу. Потрясения счастья не приносят. На крови светлое будущее не построить.
Сила разряда зависит от разности потенциалов. Чем богаче и выше одни и чем беднее и ниже другие, тем вероятнее переворот.
В конце ХХ века, второй раз в этом столетии, Россия набирает такую разность потенциалов, которая способна взорваться.
Кто в том виноват?
Не надо доводить социум до катастрофы, чтобы потом, когда грянут красные вихри, не проклинать свой народ и не цепенеть в изумлении перед тем, какой он, оказывается, жестокий и кровожадный.
Богатство, не знающее меры, - динамит.
Михаил ФОНОТОВ.