25-07-01
Давайте скажем об "американской мечте" в советской действительности. Она у нас замешана на собственной истории, ее истоки, вероятно, можно найти в гайдаровской "Голубой чашке", где герои верят, что жизнь вот-вот наступит совсем хорошая. Ждали - после войны, после голода, после еще одной войны, после Сталина.
А как мечталось-надеялось после Великой Отечественной! Сколько солдатских, сколько крестьянских детей, выросших в полуголоде, в полусиротстве, потянулись к жизни, к успеху. Можно вспомнить о профессиях, вдохновляющих молодые сердца: геолог, строитель, летчик. Но в чести были и монтажники-высотники, и сталевары. Челябинские заводы вскормили-вспоили, ой, много послевоенных юнцов.
У заводов были хорошие дворцы культуры, а при них - литературные объединения. Начинающие поэты восхищенно писали о своем заводе, о рабочей доле, была гордость сродни той, когда уральцы, сделав хорошие трубы, воскликнули: "Труба тебе, Аденауэр!" Иные из тех ребят стали потом литераторами, но никто не познал такого успеха, какой был у Валентина Сорокина. Его стихи, не лишенные тоже риторики, отличало сильное, неподдельное чувство. Вообще в нем сильна была стихия жизни, стихия поэзии. "Полон честности наивной, полон дерзости колючей", он был нацелен на успех. Бурлением жизненных сил, искренностью стиха, наконец, красотой лица и стати он, пожалуй, напоминал Павла Васильева. Все это вызывало обожание, гордость за него, незлую зависть к нему у сонма тоже стремящихся к успеху молодых стихотворцев.
На первую же книгу Сорокина авторитетный Марк Гроссман отзывается статьей в областной газете "Талант и молодость". Александр Макаров, лучший из критиков того времени, пишет о стихах Сорокина в журнале "Знамя".
Я помню его озорную, истинно поэтическую "Балладу о петухе". У парнишки был петух, большой забияка, который оказался пленником у хмурого соседа. Но разве голосистый красавец потерпит плен, разве парнишка не вызволит друга? Какой горячий, нетерпеливый стих у этой баллады!
Я спешу без передышки,
Так спешу к мечте высокой,
Перехватывает дух.
Все мне кажется порою,
Будто я еще мальчишка,
Будто громко распевает
На плече моем петух!
Молодой поэт принят в Союз писателей СССР, оканчивает Высшие литературные курсы и работает сперва в журнале "Волга", затем в "Молодой гвардии", а еще позже становится главным редактором столичного издательства "Современник". Потом он - лауреат премии Ленинского комсомола, Государственной премии РФ.
Каждый его приезд в Челябинск бывал шумным, словно родня собиралась, а это все друзья. Воплощенная "американская мечта", когда тебя, победителя, окружают таким вниманием! Возможно, ребята думали о чуде, которого не случилось с ними. Едва окончив семилетку, они пришли на завод, так и не познав радостей студенчества, не прочитав необходимых книг. Недавно один из бывших литстудийцев признавался в печати: "Наше поколение недопустимо рано было вовлечено в общественный труд". Они гордились своим товарищем, и, возможно, в этой радости была горечь.
Сорокина любили ровесники, любили его и ветераны уральской поэзии - Ручьев, Львов, Татьяничева, почтившие его дружбой. В Москве он близок тому крылу в литературе, которое называют то "почвенническим", то "патриотическим". И произведения вроде как подтверждают его пристрастия: поэмы о Евпатии Коловрате, о Дмитрии Донском, о Георгии Жукове.
Много лет прошло со времени первых головокружительных успехов молодого поэта. Сильно изменилась жизнь. Между тем Валентин Васильевич и сегодня "в тонусе", он сопредседатель Союза писателей России, проректор Литературного института. А не так давно стал лауреатом Международной литературной премии имени М. Шолохова. Ну, это не так уж и важно. Важней все-таки стихи.
Был я вольный и счастливый,
Шел за тридевять морей.
А теперь горит тоскливо
Солнце осени моей.
Что ж, вспоминая друг о друге, постоим на этом солнышке. Оно не жаркое, темя не напечет, и ничего голово-кружительного у нас, вероятно, уже не будет.
Рустам ВАЛЕЕВ