28-02-01
Айвар ВАЛЕЕВ
Челябинск
В течение пяти дней на прошлой неделе в Челябинске находился выдающийся танцовщик и хореограф Владимир Васильев. Напомним, он ставит здесь балет "Золушка" С. Прокофьева. С той поры, как вышел указ Президента Путина об отстранении Васильева от должности художественного руководителя Большого театра, маэстро не давал интервью никому. Для "Челябинского рабочего" Владимир Викторович не просто сделал исключение, оговорив невозможность появления этого текста в Москве, но и разрешил опубликовать несколько стихотворений и репродукций картин, которые вошли в недавно вышедшую книгу. Здесь хореограф предстает с совершенно новой стороны. Впрочем, не будем забегать вперед.
- Владимир Викторович, одним из мотивов вашего приезда в Челябинск, очевидно, была своеобразная "гуманитарная помощь" нашему театру оперы и балета. Вы уже говорили, что ваша работа здесь могла бы пробудить интерес к судьбе театра не у власти даже, а у богатых горожан.
- Да, людей нужно заинтересовать. Вот почему появится "Золушка", может быть, потом "Ромео и Джульетта". Суть в том, чтобы большую часть финансовой нагрузки взяли бы на себя люди обеспеченные.
- Через дорогие билеты?
- Не только. Например, путем создания клуба друзей театра. Так это делается везде. Нью-йоркский "Метрополитен" не получает ни копейки от государства, а является самым богатым театром в мире. Потому что имеет таких друзей. Они вносят разные суммы, один - тысячу долларов, другой - десять тысяч, третий - сто. В итоге эти люди становятся причастны к репутации одного из лучших театров мира.
- А почему такая схема не работала в случае с ремонтом Большого театра?
- Ремонт - это другое. Здесь я не вправе был, извините, с протянутой рукой ходить. Это дело чести государства. А все, что касается постановочных работ, - кто за это платил? Конечно, не федералы. Вот мы решили ставить спектакль хореографа Кранко. Речь шла о сумме в 350 тысяч долларов. Деньги дало наше отделение в Америке, мною, кстати, организованное. А "Хованщина", одна постановка которой стоила 800 тысяч долларов? Это также вливания со стороны!
- Владимир Викторович, недавно вы сыграли роль Чайковского в итальянской постановке "Долгое путешествие в Рождественскую ночь". Расскажите об этой работе.
- Я сыграл роль не Петра Ильича, это, скорее, прообраз Чайковского. На самом деле в афише он фигурирует как Маэстро. Эта роль шире, нежели просто биографическая. Более того, сам режиссер сказал мне: Володя, я очень хочу, чтобы ты играл самого себя. Режиссера зовут Беппе Меннегатти, он ученик Висконти и муж знаменитой балерины Карлы Фраччи.
- Это у вас уже некая "итальянская традиция", все помнят Владимира Васильева в "Травиате" Дзеффирелли:
- Дзеффирелли - тоже ученик Висконти. Это все одна компания единомышленников.
- "Долгое путешествие:" - драматический спектакль?
- Балет, в нем просто было довольно много текста у героя. Я не только танцевал, но впервые в истории российско-итальянского культурного сотрудничества читал Пушкина на русском языке со сцены Римской оперы. Премьера была в конце декабря - последняя премьера в Римской опере и моя тоже в уходящем тысячелетии. И если бы не отставка в Большом театре, ее бы не случилось. Не было бы счастья:
- Вы долго работали над этой ролью?
- Все было сделано безумно быстро. Около месяца итальянцы атаковывали меня факсами. Сразу после ухода из Большого я уехал в Костромскую губернию. У меня там дом на берегу реки, я туда каждое лето езжу на протяжении 30 лет. Я не хотел ни с кем встречаться, никому ничего объяснять, не давал интервью. Уехал, и вдруг посыпались приглашения. Аргентина, Бразилия, Япония, Южная Африка, Италия, Франция, Германия... Едва наступивший год у меня вмиг стал наполненным. Сейчас я могу самого себя посвятить себе. Директор этого позволить не может, он обязан раствориться во всех, своей жизни практически нет. Так у меня было на протяжении всех этих лет, пока я возглавлял Большой театр.
- Ваша отставка произошла довольно странным образом. Вам ведь, собственно, претензий не предъявлялось. Это многим напомнило, как снимал Ельцин своих премьер-министров и те узнавали об этом из теленовостей.
- Так было и со мной! Я услышал по радио об указе, подписанном нашим уважаемым Владимиром Владимировичем Путиным, который, конечно, ни сном ни духом и, разумеется, плохо представляет себе ситуацию в искусстве. Вся эта история, естественно, была инспирирована людьми, которым просто необходима была власть в Большом. Но это отдельная тема, в которой обязательно будут расставлены все точки над "i".
Что касается моих личных ощущений, то этот случай мне напоминает выступление в Ницце на гала-концерте звезд балета лет 20 назад. Мы станцевали с Катей (Екатериной Сергеевной Максимовой - А.В.) па-де-де из "Дон-Кихота", публика встала и принялась стучать: бис-бис-бис-бис. А после этого мы собирались ехать в Японию, где должны были состояться спектакли. И вот - я очень хорошо это помню - начинаю повторять коду, как вдруг у меня лопается от перенапряжения соединение мышц. И я падаю:
Вот так же, на взлете, произошла отставка. У нас именно этот год юбилейный, 225-й, продумана была вся программа. Я хотел сделать абсолютно новым открытие сезона. Более того, мною был написан гимн Большого театра. Были запланированы гастроли и балета, и оперы, к чему я стремился и к чему мы пришли после колоссального успеха. И вдруг такое происходит. Я думаю, объяснений причин не последовало как раз потому, что нечего было сказать. Значит, убрать меня можно было только таким образом.
- Но это же не происки нового худрука Большого театра Г. Рождественского?
- Да нет, конечно:
- Неужели министр культуры М. Швыдкой постарался?
- Да, теперь я могу сказать, что и Швыдкой. Потому что его политика во всем этом деле была пресквернейшая. Мне он говорил, что все прекрасно и великолепно, уже зная о подписанном указе. В общем, это мерзейшая ситуация. Поэтому я не могу ничего хорошего сказать о нем. Я мог только написать эпиграмму, что и сделал.
- Владимир Викторович, а как вы относитесь к теме сохранения традиций в балете? Вот, например, современный, в смысле ныне живущий, хореограф говорит, что он восстанавливает один к одному, скажем, "Спящую красавицу" Петипа?
- Это же глупость! Нельзя восстановить, невозможно! Сейчас абсолютно иной взгляд на балет, на человека, на эстетику.
- То есть вы категорически против попыток музеефицировать балет?
- Странное, но правильное слово. Когда пытаются подменить театр музеем, я считаю это чудовищной ошибкой. Это разное восприятие жизни, разные подходы к искусству. Музей обязан точно следовать прежним образцам, потому что он имеет дело с мертвым материалом. А мы - живые, нам-то зачем мыслить и выражать свои эмоции так, как это делали в XVIII веке! Мы лишь можем попытаться воспроизвести атмосферу, но это, поверьте, совсем другое:
- Наши артисты говорят, что вы на ходу творите, и, значит, челябинская "Золушка" уже не будет механическим перенесением московской, так?
- Этого просто не может быть в принципе, уже многое переделано.
- А почему переделывается?
- Потому что художнику никогда не нравится свое творчество. Я уверен: любому Художнику.
- Вы часто сталкиваетесь с необходимостью вовремя остановиться в своем желании улучшать то, что есть?
- Да сплошь и рядом! Ведь вы имеете дело непосредственно с живыми людьми. Отталкиваетесь от их физической сущности. И то, что можете сделать вы, другой человек, возможно, сделать не в состоянии. С ним надо делать другое. И отсюда возникают многочисленные редакции. Будь моя воля, переделывал бы свои работы постоянно. Бывает, тебе нравится процесс, но когда видишь результат, думаешь: провал. Впрочем, это "кухня". Когда начнешь перечислять все эти переделки и варианты, люди не могут понять, а что же тогда хорошо.
- Владимир Викторович, говорят, вы так живо контактируете с артистами, что чуть ли не влюбляетесь в них.
- Действительно, влюбляюсь! Правильно. Только тогда и можно ставить спектакль, когда тебе нравится человек, с которым ты работаешь.
- А как можно влюбиться одинаково в трех наших Золушек?
- В каждой ты что-то ищешь свое. У одной - одно, у второй - другое. Конечно, кто-то нравится больше, кто-то - меньше. Но, поскольку никто из исполнителей никогда не сделает идеально то, что ты хочешь:
- В принципе не сделает?
- Да, это в принципе невозможно. И я тоже никогда не смогу сделать то, что хотел бы, даже если сам буду участвовать в спектакле. Собственный идеал остается недосягаемым всегда.
- Изначально заложенная драма художника?
- Да, совершенно нормальное явление.
- Владимир Викторович, чуть раньше вы сказали, что пишете эпиграммы. Насколько мне известно, к юбилею вышла книга ваших стихов и живописи, откуда это в вас?
- Вы знаете, все по-разному устроены, одни устремлены только на одно, для них театр - дом. У меня иначе, поэтому я выношу более спокойно такие перипетии, у меня есть много точек приложения сил. Не балет - так поэзия, не поэзия - так живопись, не живопись - так преподавание...
- И когда же вы этим занимаетесь?
- Живописью - ночами. А стихами - когда плохо. Рождается само, я не мучаюсь "отделкой".
- А как насчет прозы?
- Пока это множество фрагментов, набросков и ничего завершенного. Вот, может быть, в будущем:n
После ухода из Большого театра Владимир Васильев посвящает
себя себе
Владимир ВАСИЛЬЕВ
Стихи
Не думайте, что Вы незаменимы.
Подумайте о тех, кто был до Вас,
Кто чувствовал себя неотразимым,
Сверкал, горел и вдруг погас.
О тех, кому всегда мечталось
Оставить свой неповторимый след,
Кому когда-то доставалась
Вся сладость радостных побед,
Кто, как и Вы, хотел бессмертья,
Кто, как и Вы, желал любви,
И кто так и не смог заметить
Того, что замечали Вы.
Не обольщайтесь! Все не ново!
Ошибки те же под Луной.
И после Вас найдут другого,
И кто-то Вам на смену снова
Всплывет над жизненной волной.
Не думайте, что Вы незаменимы,
Ведь заменили тех, кто был до Вас.
Порой нам кажется непогрешимым
Все то, что так греховно в нас.
Не обольщайтесь! Все мы заменимы.
Незаменимо только Божество!
* * *
Солнце сбросило одежды
С убегающей ночи,
Растревожили лучи
В нас угасшие надежды.
Снова, как когда-то прежде,
Захотелось крикнуть: "Где же?!
Где волнительная свежесть
Нашей юности мятежной,
Бурной, шумной, глупой, нежной?
Где же замыслов безбрежность?
Где же спрятаны ключи
Счастья?
Где?"
- Нигде.
Молчи: