30-05-01
В Москве проходит всемирная театральная олимпиада (ее девиз - "Театр для людей"), цель которой - демонстрация итогов развития театра XX века в самых разных его проявлениях - от экспериментальных опытов авангардной сцены до форм народного площадного зрелища. Олимпиада совмещена с международным фестивалем имени Чехова и проходит по двум основным направлениям: показ спектаклей и мастер-классы, лекции, встречи с крупнейшими театральными деятелями, лабораторные занятия. Один из приглашенных на этот грандиозный форум гостей - художественный руководитель челябинского муниципального театра "Манекен" Юрий Бобков.
- Юрий Иванович, поездка на олимпиаду - это благотворительный акт Союза театральных деятелей?
- Практически да. СТД оплачивает гостиницу и билеты на спектакли, которые очень дорогие, от 700 до 2000 рублей.
- И что, их покупают?
- Да, ажиотаж вокруг каждого спектакля очень большой, но, например, студенты все равно на спектакли попадают, потому что практически с каждого кто-то уходит. Конечно, 1,5 тысячи жалко, но себя еще жальче: И на эти места неимущие граждане и попадают.
- Вам много удалось посмотреть из программы олимпиады?
- Три спектакля, вокруг которых был особый ажиотаж. Началась программа олимпиады с показа известной постановки Джорджо Стрелера "Арлекин, или Слуга двух господ" Пиколло театро ди Милано, где Стрелер попытался восстановить буквально, показать, что такое в средневековой Италии комедия дель арте. Спектакль идет уже более 40 лет. На уровне цирковой эквилибристики мастерски исполняются все импровизации-лаццо, которые бурно воспринимаются залом. Для меня тут новостей было немного, я этот спектакль неоднократно видел по видео. Но когда на поклоне актеры начали снимать маски, вдруг выяснилось, что Арлекину, который устраивает фейерверки, ходит на руках, падает в корзину и тут же из нее выскакивает, но уже переодетым, ловит тарелки, как цирковой жонглер, и при этом ни секунды паузы, ноги у него двигаются, даже если он стоит на месте, - так ему лет 75! И он все эти годы этот спектакль играет! Тут понимаешь, как нужно заниматься театром. Я увидел интервью с ним в одной из московских газет, которое называется "Арлекина нельзя играть с полным желудком". А я подумал: вообще нельзя работать в театре с полным желудком.
Роберт Уилсон, пожалуй, одно из самых громких имен последнего десятилетия. Это известный американский режиссер, показавший "Игру снов" по А. Стринбергу. Он художник и его спектакль - своеобразные сценические картины, невероятные с точки зрения техники создания, света, соединения с голосом и движениями человеческого тела. На сцене фотографическая кирпичная стена, на фоне которой происходит действие, а на ней, из нее появляются объемные декорации, которых за 4,5 часа действия меняется штук 30. И смены происходят от 5 до 30 секунд. Полная темнота, только негромко звучит музыка, и вдруг резко зажигается свет, и ты видишь три фантастически изготовленные коровы, и возле них сидят доярки, потом на месте этих коров оказывается огромная белая лошадь, понятно, что бутафорски сделанная, но каким-то потрясающим способом (говорят, что на этот спектакль он истратил 5 миллионов долларов). Но смысл как таковой почти не улавливается, он даже не переводит текста, там есть слова, они не важны, а актеры здесь по сути марионетки. Уилсон берет какую-то сцену Стринберга, по-видимому, что-то фантазирует по ее поводу, как философ и художник, а потом рисует, как он это видит.
И третий спектакль, вокруг которого был особый ажиотаж, - "Отелло" Эймунтаса Някрошюса. Это совсем другой театр, но в котором тоже есть свой абсолют. Это театр метафоры, замешанный на литовском быте. Здесь два образа - один связан с морем. Действие строится таким образом, что все происходит на корабле. Сверху падают канаты и образуют то приспущенные паруса, то гамаки; в записи шум моря, а на заднем плане четыре актера все покачиваются, плывут. Второй образ создается из небольших выдолбленных корытец, похожих на те, из которых в литовских деревнях кормят домашних животных, и корытец подлиннее - это либо лодки, либо так называемые домовины - гробы. Отелло собирает эскадру и на канатах тащит привязанные к ним 25-30 корытец, а за ним идут какие-то игрушечные кораблики. А потом в этих корытцах разводят костры, либо их собирают в центре и образуют некий холм, из которого торчит флагшток с тем самым коварным платком, и вокруг все танцуют. Вот таким конкретным образом укрупняется исходная ситуация, и эта сцена запоминается.
Спектакль насыщен яркими, ощутимыми образами, здесь действительно много фантазии, но все это очень долго и самоцельно. Это очень длинный спектакль (5 часов). В 11 часов ночи после второго действия Дездемона все еще была жива, а когда Отелло в конце концов (почему-то с третьего раза) ее задушил, он садится на кровать и 5 минут молчит, не меньше. Это совершенно несценическая пауза, а какая-то просто наглая. Половина двенадцатого, а он все сидит и молчит, а потом начинает распинывать домовины-корытца. Любой образ, метафора хороши, когда они - средство для того, чтобы активнее воздействовать на зрителя. А здесь, по-моему, об этом не очень-то заботятся.
- Вы видели спектакли, признанные лучшими. А как вам показались по сравнению с ними московские премьеры?
- Я видел несколько спектаклей, правда, не в рамках Чеховского фестиваля. В театре Константина Райкина "Шантеклер" по Э. Ростану. Это притча, где все происходит на птичьем дворе, и есть петух-шантеклер, который считает, что солнце всходит потому, что он по утрам поет, но оказывается, естественно, не поэтому оно светит. Пьеса благородная, романтическая. Но все это как-то скомкано, потому что надо максимум времени уделить танцам, песням, непрерывной смене костюмов, которых в спектакле штук пятьсот, как мне показалось. На сцене непрерывно находится от 15 до 30 человек, и они непрерывно меняют одежды. Говорят, что это самый дорогой спектакль в России за последнее время, и что денег, затраченных на его постановку, хватило бы, чтобы год содержать пять театров регионального значения. Мне он показался каким-то помпезным детским утренником. Посмотрел постановку у Фокина "Старосветская любовь", сделанную на двух замечательных актеров - Лию Ахеджакову и специально приглашенного из Киева Богдана Ступку. Но такую Ахеджакову я уже раз 50 видел в кино и на сцене, а Богдан Ступка, про которого говорят, что у него какой-то невероятный темперамент, здесь просто характерный старик.
- Но каждый спектакль, наверное, не может быть уникальным.
- Да, но для себя я лишний раз убедился прежде всего в том, что обыденный, средний театр никому не нужен. Пусть будет ни на кого не похоже, как у Стрелера или Уилсона, пусть потом люди спорят. Если ты затеваешь какой-то спектакль и не определяешь, в чем будет его уникальность, а он будет просто похож на четыре предыдущих, которые ты поставил, или на те, что идут в соседнем театре, если такая сверхцель не поставлена, то тогда ничего не получится. Я бы хотел, чтобы наши спектакли были совершенны технически, как у Уилсона, чтобы в голову приходили такие образы и рождались такие метафоры, как у Някрошюса, и чтобы у моих артистов была такая энергетика, как в спектакле Стрелера.
Татьяна ЖИЛЯКОВА