30-05-98
"Времена не выбирают, в них живут и умирают" - строки, давно уже ставшие классикой. Я, например, от вполне интеллигентного вида людей слышал, что это Пушкин. Курьез и только? Может быть. Однако вот и редактор единственного в России "толстого" поэтического журнала "Арион" московский поэт Алексей Алехин на презентации своего детища в Челябинске дважды оговорился, сказав вместо "Кушнер" "Пушкин".
Александра Кушнера иногда относят к "неоклассикам", подразумевая, что традиционное русское стихосложение, пережив опыт поэзии XX века со всеми его экспериментами, вышло в творчестве поэта на новый виток. Кажется, у Кушнера есть стихи на каждый житейский случай. За этими строками - человек в высшей степени талантливый и мудрый, увлеченный жизнью и способный оценить все это богатство, которое мы подчас готовы уместить в два-три цвета из детского набора акварельных красок...
- Александр Семенович, как вы чувствуете себя в роли самого цитируемого современного поэта?
- По правде сказать, я думаю, вы преувеличиваете. Но если это происходит, то, может быть, потому, что людям вообще нужны стихи. А лирика, наверное, и есть душа искусства. Она и пригождается человеку в какие-то моменты, и действует на подсознательном уровне. Вот пьем мы чай с медом и вспоминаем Мандельштама: "Золотистого меда струя из бутылки текла"...
- Но это, так сказать, бытовые ощущения. А по телевизору показывают, например, шахтерские забастовки...
- Сегодня отпала необходимость писать стихотворную публицистику. Она никому не нужна, потому что существуют статьи в газетах. Впрочем, я должен сказать, что и в прежние годы - и в 60-е, и в 70-е - не любил публицистику в стихах. Поэт может писать о чем угодно, о совершенно периферийных вещах - тем лучше, тем ближе он к центру жизни.
- Но мы живем в потоке новостей и не можем их игнорировать. - У меня есть несколько стихотворений, прямо говорящих о происходящем. Но это случается редко. Как бы не задевали нас новости сегодня, завтра они уступят место другим.
- Александр Семенович, на мой взгляд, каждое ваше стихотворение - это открытие, пусть сугубо частное, возможно, не явное для других.
- Да, я думаю, это так. Жизнь готова выдать свои секреты, тайные пружины. Дело в нас, в нашей способности увидеть, заметить. И поэт может до тех пор считать себя поэтом, пока у него существует эта ответная реакция. Способность почувствовать, запечатлеть в слове. Меня волнует именно жизнь и ее устройство. Жизнь поставляет бесконечно большой материал для стихов. Все дело только в том, чтобы нам сохранить свою впечатлительность, наблюдательность, отзывчивость.
- А эти качества даны каждому человеку или это удел таланта?
- Я думаю, если говорить о поэзии, то - не каждому. Настоящие поэты этим, может быть, и отличаются от посредственных. Разумеется, это лишь одно и свойств. Но у каждого мыслящего человека есть возможность понять нечто в устройстве жизни. Сообразить, как она сделана. И это самое замечательное на самом деле занятие.
- Александр Семенович, я обратил внимание, что за вчерашний вечер и сегодняшнее утро вы трижды воспользовались конструкцией "Мой любимый поэт". При этом каждый раз называли разных: "Мандельштама, Фета, Анненского...
- Да, но это не все. Все-таки начнем с Пушкина. Без него просто жизнь не представима, не то, что поэзия. Он вошел в состав нашей крови. "Не на полке хранится, растворен в крови моей".
- Не так давно академик Лихачев якобы возмущался современной подачей пушкинской темы, в частности на том же телевидении...
- Я этого не знаю, но могу представить себе что угодно. Часто люди бездарные или корыстные обращаются к вещам, очень дорогим для нас, и начинают их пачкать. Ну, например, я прочел в одной статье, что у Пушкина, видите ли, был "кастрационный комплекс".
- Похоже на Б. Парамонова!
- Да, Парамонов. Впечатление такое, что некоторые нынешние авторы свои собственные сексуальные и прочие комплексы реализуют за счет поэтов и художников, которыми они, так сказать, занимаются. Искажая при этом перспективу, правду и прочее. А кроме того, просто есть вещи, которые нормальный человек не произносит.
- Но ведь "стерильной" культуры не бывает!
- У Толстого нет откровенных сцен, но я прекрасно понимаю, как Анна спала с Вронским. Толстой говорит о том, как они пьют чай так замечательно, что я могу судить, как они рады друг другу в постели. Это не значит, что я меньше люблю Пруста от того, что у него есть микроскопическое наблюдение над тем, как люди целуются. В искусстве, мне представляется, слишком широкие шаги сомнительны. Я не люблю революций в искусстве. Маленький шаг в искусстве более ценен, чем семимильные шаги, когда авторы включают в тексты, скажем, ненормативную лексику.
- А есть еще люди, которые очень ловко произносят слово "духовность".
- И они ничем не лучше! Когда человек говорит "духовность" или "мое творчество", меня передергивает еще больше. "Искусство есть искусство есть искусство", как сказано у Бродского. Пока это искусство - все в порядке.
- Кстати, о Бродском. Вы ведь были с ним дружны. Но у него совершенно иная энергетика, как вы с ним общались?
- Как когда. Бывало нелегко, мы даже ссорились. У нас разные музы. Но, может быть, поэтому как раз мы друг другу были интересны. Условно говоря, он перед жизнью ставил знак "минус", а я все-таки - "плюс".
- Александр Семенович, а как сегодня складывается многолетний сюжет "Петербург - Москва"?
- Проблемы остаются и разница остается. И, может быть, это хорошо. Структура петербургской поэзии более стройная, кристаллоподобная, не аморфная. Петербург, кроме того, будучи второй столицей, остается провинцией. А у провинции есть преимущество - человек не так втянут в литературную жизнь. У него есть больше времени читать, как сказал Пушкин, "мыслить и страдать". Вот вы мне задаете вопросы, таких в Петербурге я не слышу. Ко мне приходят брать интервью, и все очень примитивно. А в Москве - тем более. У Ахматовой есть: "Широких рек сверкающие льды, бессолнечные мрачные сады. И голос Музы еле слышный". Вот в Петербурге этот голос я слышу.
- Александр Семенович, одно из ваших новых стихотворений начинается так: "Стихи - архаика. И скоро их не будет..."
- Не надо понимать это буквально. Художник не знает слова "да" и слова "нет". Он знает слово "да-нет". В тех стихах, о которых вы говорите, речь идет о моем страхе за поэзию. Мы торопимся вслед за Западом распрощаться с мелодикой, с ритмом, с рифмой. С тем, что делает поэзию искусством. На Западе возможности стиха уже исчерпаны. Новая русская поэзия насчитывает всего три века, и у нашего регулярного стиха есть еще огромные возможности. Сразу все отдать, это как проиграть миллион в карты.
- То есть вы ставите крест на западной поэзии?
- Нет, совсем нет! Хотя, должен признаться, когда я слышу за границей стихи, у меня такое впечатление, что читают то ли газетный текст, то ли это просто игра слов. Остроумие, может быть, очень интересная мысль. Но, простите, это не поэзия. Поэзия родилась как заговор, заклинание, разговор с Богом. Такой она и остается в принципе.
- Наверное, русская поэзия хорошо сохранилась из-за наших холодов, которые, как мне показалось, вы не жалуете?
- У меня есть немало стихов, где зима является как нечто горячее, дорогое, любимое. "Запомни этот день на всякий горький случай. Так зиму не любить, так радоваться ей!.." Я бы сказал, это противоречивое чувство. Зимы и боишься, и любишь ее одновременно. Так же, как и Россию.
- Александр Семенович, каждый, наверное, в определенном возрасте писал стихи. Но если мы честные люди, то должны, во-первых, освоить опыт предшественников, а потом уже браться за перо, не так ли?
- Не совсем так. Поэт без традиции невозможен. Поэт, не знающий, что написано до него, непредставим, это безобразие. Сейчас к тому, что знал поэт в начале века, нужно прибавить то, что сделано в XX веке. Поэтому, кстати, и поэты сейчас складываются позже - не к 20 годам, а, допустим, к 30. Но при этом начинать писать стихи чем раньше, тем лучше. Поэтический дар проявляется, по-моему, лет в восемь.
- Большинство людей встречается с поэзией лет в 15-16...
- В этом возрасте писать стихи нормально. А вот в моем, 60-летнем, - это уже проблематично и странно (смеется). Но что делать, я по-настоящему думать, понимать что-то об устройстве мира могу именно в стихах. Поэзия - самый быстрый способ мыслить.
- А что происходит между моментом замысла и воплощением его в строках?
- Я никогда не знаю, каким будет следующее стихотворение. И знаете, если даже задумаешь что-то, то, как правило, не напишешь. Ко мне стихи приходят вместе с поэтической мыслью, со словом, со звучанием сразу в совокупности.
- Вы садитесь и пишете сразу все стихотворение?
- Да, как правило. И при этом, когда сажусь к столу, еще не знаю, что напишу. И вообще, напишу ли. Есть желание написать - сильное, счастливое ощущение...
Айвар ВАЛЕЕВ.