31-03-99


Кузнечик с помойки

Последний лауреат Букера дает интервью "Челябинскому рабочему"

Присуждение последней литературной премии Букера вызвало скандал. Никто не ожидал, что отметят известного узкому кругу специалистов Александра Морозова. К тому же за роман "Чужие письма", который он написал в 1968 году, когда ему было 24 года. Правда, напечатан он был недавно (в журнале "Знамя", N 11 за 1997 год) и получил хорошую прессу. Но...

"Чужие письма" - текст небольшой и изящный. Сделан он в виде писем, которые житель одной из московских коммуналок пишет своей жене в провинцию. Все время находятся какие-то причины, откладывающие ее приезд в столицу. Проходит год, другой, тон писем становится все резче и нервнее. В конце концов любовная лодка разбивается о быт.

По сегодняшним временам - обычная, ностальгирующая проза. Но для конца 60-х - настоящий прорыв. Александр Алейников писал, что идею романа А. Морозов нашел на помойке, подобрав какие-то старые письма...

- Я читал, что письма, положенные в основу романа, вы нашли. Так?

- В чем состоит творческий метод писателя Александра Григорьевича Морозова? Как Мичурин я делал "прямой подвой". Бросовых материалов - полным-полно. Хороший, добрый материал, но ему надо придумать сюжет и довести до абсурда. Как в первых моих "Чужих письмах". Какой здравомыслящий человек станет сравнивать свою судьбу с кончиной академика Курчатова, как мой герой?! Какой нормальный человек пошлет жене вырезку из газеты "Правда" про эпидемию черной оспы, ее ж по всей стране читают! Но мне нужно, чтобы вырезка была. Так как он - страшнее черной оспы. Как носитель духовного вируса.

- То есть берется некая основа и на нее достраивается сюжет?

- Найдя жилу, ее же разрабатывать, разработать надо. Да, осенью 66-го горело Останкино: сжигали старые дома... Жили мы рядом и просто пришли туда. Целая кипа листочков в мусоре. Саша Алейников наклонился: желтый, старательно исписанный листок. Начали всматриваться. Потом пошли в пивную, он говорит: "Бабель любил читать какие-то бумажки..." Так мы и нашли этот "метод".

- Вас тогда волновала проблема пошлости?

- Никто до сих пор не знает, что это такое. Как никто не знает, что такое рак. Или что такое грипп: вирусы пошлости имеют массу модификаций. Поэтому штаммы ее неистребимы.

- Слаб человек?

- Ничего не меняется. Если только власть и деньги, знамена и флаги, а доля человека, в сущности, неизменна. И задача художника на данном отрезке странной истории - это найти маломальскую поправочку в духе кота Леопольда: мол, давайте жить дружно! Мой герой приходит в конце к простому выводу: если люди любят друг друга, значит, им надо жить вместе. Остальное приложится.

- Но почему муж и жена в романе тотально обречены на невстречу?

- Чтобы показать круг ничтожнейших проблем, которые ссорят людей, нужно было их разлучить. Сойдутся вместе - все кончится и начнется такая жизнь нормальная. Такой простой замысел.

- Такой ли уж простой?

- В учебнике русского языка пишутся какие-то предложения и какие-то слова при них ставятся в скобки. Все это надо правильно употребить. Дана подсказка, но ты выбери спряжение, подбери точное окончание... Так и в романе: главные в жизни "слова" героем моим употреблены не те. Житейскую ситуацию можно было утрясти в два счета. Но тогда бы кончился сюжет. А мне интересно было выступить собирателем неправильных "слов" и формулировок, которые возникают в совместной жизни человеков.

- Отчего ж нам так не везет?

- Вся беда - от первородного греха. Творец, ответственный квартиросъемщик Эдемского сада, сказал нам: "Не вкушайте от древа познания!" Ева вообще из ребра, лицо не юридическое. Что-то произошло, вот она мужа и соблазнила. А он - соблазнился. Задача-то была сказать: "Грешен, Батюшка-Отец, Вседержитель, Ты ж говорил - не соваться". А он на Еву кивает...

Пошлость - тот же самый грех, это все знают. Покайся и исправься, не делай этого. И зачем на жену-то валить! Сам-то кто? Мой роман - разворачивание простой истории, где герой похож на Адама. Но там был Эдемский сад, а тут - восемь квадратных метров жилой площади, до которых Эдем и свернулся.

- А вам вообще интересно все время про этот роман говорить?

- Неинтересно. 30 лет прошло. Я мог бы говорить о другом. Но пока меня спрашивают, требуя к священной жертве, отвечаю и отрабатываю. Но не свою невостребованность, а то, что мне тогда их не задали. Хотя и тогда, вероятно, я отвечал бы точно так же.

- Я знаю, что вы собирали антологию стихов о кузнечиках.

- Помимо антологии была собрана богатейшая коллекция рисунков. Конец 60-х, начало 70-х годов: писатели, художники и поэты, с которыми я дружил. Я предлагал: нарисуй кузнечика. Многие недоумевали: зачем? Ну мне нужно, ты друг или не друг, нарисуй!

- Почему именно кузнечик?

- Голос его самый чистый и звонкий, на него в искусстве равняются как на камертон. Поэты равнялись в антологии, художники тоже могли изобразить нечто странное и замысловатое. Я-то придумал кузнечика лучше всех, как его начертать, чтоб никто не ошибся, что это именно он. Кто-то рисовал трактора, кто-то наворачивал нечто невообразимое... Еще не постмодернизм, самое начало андеграунда. Как экзамен: кузнечика нарисовать любой ребенок сможет. Кто понимал, о чем идет речь, рисовали хорошо и четко. Можно целый альбом издать.

- Вы думали, что роман будет напечатан или уже смирились?

- Я все-таки профессионал. В других вопросах. В литературе я опубликован только что и вроде как новичок. Но уверенность в себе была всегда: фирма веников не вяжет.

- А в каких областях вы считаете себя профессионалом?

- Это и кино документальное, и литературоведение, и история отечественного природопользования. На все руки мастер...

- История природопользования интригует особенно.

- 10 лет вольных хлебов. Я мог писать только о природе.

- Как Пришвин?

- Нет. Как историк. Как Лука в чеховском рассказе вопрошает: здесь были гуси, куда же оно все девалось? Куда исчез пресноводный жемчуг, раки в каждой речке, леса-дубравы... Чего только не было...

- И насколько плоха наша экологическая ситуация?

- Она достойна нашего нынешнего морально-духовного уровня. На помойке живем. Если Дания по тем временам была тюрьма, то Россия, Советский Союз - помойка.

- На которой вы и нашли свои письма.

- Да. От многих ничего, кроме подписи в паспорте, не остается. А я свято дорожу письмами. У моего отца было два брата. Оба погибли в Сталинграде. Один был постарше, другой пропал без вести. Было ему 18 лет и он своей мамочке, моей бабушке, писал письма. И я их храню. Что я, думаете, их использую?

- А почему бы и нет?

- Это - домашний музей. Помните, призывали сдавать письма с фронта в фонд памяти, "никаких святынь дома"... Кому они нужны - лежат на складе... Письма нужны дома. В семье. Где, у кого вы найдете старые документы? Только у потомков дворянства, что они участники войны 12-го года. А вся Россия участвовала. Дедовские честь и достоинство. Какие честные письма этот младший дядя Володя писал. Привезли их туда, мучается животом... Жалуется мамке о животе в августе кромешного сталинградского года.

- Чем занимается ваш Фонд славянской письменности?

- Изначальной духовностью. Поставили памятник Кириллу и Мефодию. Придумали праздник славянской письменности. Начинали его 10 лет назад, теперь он государственный, 24 мая.

- Но звучит это как-то ортодоксально...

- А как же иначе?! Нам зачем Кирилл и Мефодий придумали азбуку?! Чтобы мы матерные слова на заборе писали? Побойтесь Бога - чтобы мы к Священному Писанию прильнули на понятных нам буквах, каждая из которых имела свой смысл.

- То есть по политическим убеждениям вы...

- Политические убеждения тут совсем ни при чем. Я монархист. Вся власть - Всероссийскому земскому собору! Президента не уважаю. Как и прочую всякую демократическую структуру власти.

- Вы никогда не были в Челябинске?

- Нет, но я был там же, в Сибири. Где Обь.

- А он у вас с чем-нибудь ассоциируется?

- Нет. Что-то слышал, читал... Не был, не знаю. Увижу - влюблюсь. Как и в Екатеринбурге, святом городе. Приехал сюда, и первым делом - в Ипатьевский двор, поклониться расстрельному месту...

Дмитрий БАВИЛЬСКИЙ.